Удивительные истории о 90-х

– Скажи, Марат, а тебе его совсем не жалко? – спокойно и тихо спросила Серафима, плеская в стакан еще пару глотков рома. Она почти не запьянела, наверное, даже, наоборот, – протрезвела.

– Всех жалеть – жалелка отвалится. А мы – люди деловые, как говорится – только бизнес, ничего личного.

Ничего личного… Жалелка отвалится… Ну что ж, значит, так тому и быть… План созрел быстро и легко. Серафима вдруг резко хлопнула ладонью по табуретке:

– Ты прав! Я тоже всегда работаю по такому же принципу. Мы с тобой, малыш, оказывается, очень принципиальные люди! Поэтому договор такой: я попробую узнать у Шкета ответ на твой вопрос, но услышу его только я – и передам тебе. Какой бы ни был результат, ты меня отвозишь туда, откуда забрал. И наши пути расходятся.

И Серафима выжидательно посмотрела на Марата.

– Да-да, уговор, чё непонятного, – нервно и дергано ответил он.

– Не кипишуй, малыш, ты чего? – успокоительно и ласково сказала Серафима. – Нервные клетки не восстанавливаются. Теперь слушай внимательно. Мне для сеанса нужно будет: килограмм крупной соли, пять свечей, таз с водой и пять листов бумаги. Запомнил?

– Запомнил, – рыкнул Марат и схватил кресло, чтобы вывезти его из помещения.

– А чего здесь его не оставишь? – изумилась Серафима.

– Ага, а вдруг ты с ним здесь что-то сделаешь… Вам, ведьмам, верить нельзя. – И Марат вывез кресло за дверь, а замок снова тщательно запер на три оборота.

– Да не денусь я уже никуда, идиот, – пробормотала устало Серафима, резко наклонилась вперед, словно в живот ей воткнули ржавый тупой нож, прижала ладони к горящему лицу и заревела, скуля и подвывая.

Марат вернулся неожиданно скоро. Ох, как же ему припекло-то. Но и Серафима не лыком шита. По ее спокойному и вальяжному виду никакой Марат никогда бы не догадался о том, что она недавно позволила себе слёзы… Впрочем, неважно. Главное, чтобы все сыгралось как по нотам и чтобы она скорее уже вынырнула из этого ада.

Соль из синего пакета с надписью «Полесье» она насыпала вокруг кресла, на соль поставила зажженные свечи, из бумаги сделала кораблики и пустила их по воде в тазу. Марат на все это взирал так, как смотрят на людей, поехавших крышей.

– Как его зовут-то? – обернулась к нему Серафима.

– Чё?

– По-человечески как его зовут?

– Серега. – Марат вдруг смутился.

Он никогда не называл этим именем своего напарника, и оно показалось ему странным, чужеродным, но… каким-то живым, что ли.

Серафима обошла кресло семь раз, бормоча под нос: «Стану возле мертвого да с живой водой, открою врата, солью жизни присыпанные, и да откроются уста почившего Сергея, и потечет речь его, как корабли плывут по морю-океану вокруг острова, а остров тот не Буян, не бурьян на нем растет, а зелена трава, и все святые и великоликие помогут мне. Слово мое и дело крепко и незыблемо».

«Колдует, стерва», – со злым удовольствием констатировал Марат, подошел поближе к большой иконе и закурил.

Серафима остановилась, повернулась вокруг своей оси и резко наклонилась к Сережиному уху:

– Ответь на мой вопрос, Сергей! – громко и четко сказала Серафима, отчего Марат резко выдохнул дым и закашлялся. – Скажи, где деньги, о которых спрашивает твой напарник Марат. – И приблизила свое ухо к губам Сережи.

Боже, от них по-прежнему пахло табаком и мятой. Мятной жвачкой. Даже не верилось, что эти губы мертвы. Но это так. И они ничего ей не скажут. Серафима отвернулась, чтобы Марат не видел ее лица, и до боли закусила нижнюю губу. Держись, девочка. Ты сможешь воплотить задуманное.

Спустя несколько мгновений, показавшихся ей чертовой вечностью, Серафима выпрямилась и посмотрела на Марата, с жалостью поджав губы и отрицательно покрутив головой.

Марат спросил:

– Чё?

– Слушай, малыш, он ответил, но тебе его ответ может не понравиться. Он сказал: «Я пошел к Богу, а весь этот мир, похоже, катится в жопу».

Марат, перекатывая желваки, со всей дури саданул кулачищем о стену:

– Ссссука…

– Это не всё. Он просил тебе передать. Год назад вы в бане, напившись водки, спорили, кто из вас первый откинет коньки. Так вот, он выиграл, так что теперь ты должен, как и договаривались, побрить руки и ноги.

Марат глянул на Серафиму, нервно хохотнул, вытирая ладонью окровавленные костяшки, и уже беззлобно повторил: «Сссука».

– Ты же понимаешь, что я тебе не заплачу, да? – спросил он наконец.

Серафима кивнула и впервые за все время не надавила, не приказала, а попросила, бросив взгляд на Сережу:

– Понимаю. Тогда похорони его, пожалуйста. По-братски. Он же человек. И ты человек. Да?

Марат кивнул:

– Схороню. Только что мне теперь делать? Меня же замочат за это бабло.

– О, не волнуйся, ты скорее умрешь от болезни легких, если будешь столько курить, чем от кары Степана Родионовича.

Марат встрепенулся и прищурил глаза на Серафиму:

– Э, слышь, ты и имя человечка знаешь?

Серафима ухмыльнулась и медленно заправила белокурый локон за ухо:

– Малыш, я много чего знаю. И я тебе точно говорю: завязывай ты с этим образом жизни. Или курить хотя бы бросай…