Удивительные истории о 90-х

Серафима вышла из машины Марата у Дома культуры и сразу заприметила у входа «кепку». Неужели уже сутки прошли? Или «кепка» не уходила? Или уходила, но вернулась?

Она подошла к женщине, трясущейся пуще прежнего и смотрящей на нее с немыслимой мольбой.

– Я… я нашла еще чуть-чуть денег, я наскребла, – тихо и быстро заговорила та, боясь, что Серафима ее не дослушает, уйдет, исчезнет. – Но… Меньше. Может, вы все-таки получится…

Серафима мягко положила руку на ее плечо и почувствовала, как женщина содрогнулась и словно бы стала еще ниже и нелепей.

– Фото сына есть? Давай сюда, – скомандовала Серафима.

«Кепка» выудила из сумки крохотную черно-белую паспортную фотографию. Серафима быстро глянула на фото и нахмурилась:

– Ты зачем сыну своему врешь? Про отца его?

Глазки «кепки» вдруг виновато забегали, а сама она слегка попятилась:

– О чем вы?

Серафима вздохнула и шумно выдохнула:

– Ты Володеньке своему почему соврала, что его отец вас бросил? Это же неправда. Это ты его бросила, выгнала из дома. И запретила с ребенком видеться. А Володеньке соврала. Зачем? – терпеливо и ласково, словно разговаривая с глупым ребенком, спросила Серафима, но ответить не дала. – Он ведь в обиде на отца. И от этой обиды ужасной у него рак. Ты ему расскажи правду и дай с отцом повидаться.

– Но он ведь тогда меня возненавидит, – скривилась и заскрипела «кепка», утирая крупные слезы на щеках сжатым кулачком.

– А тебе это важнее? Или жизнь Володеньки? – с нажимом, унимая вскипающую внутри бурю, проговорила Серафима и уже спокойно, ясно и холодно пояснила: – Рак у него пройдет, как только с отцом увидится и простит. И тебя простит, ты же для него святая.

Женщина молча закивала, сдерживая рыдания.

Серафима развернулась и заспешила в сторону таксистов-бомбил, кучкующихся на углу Дома культуры.

– А как же деньги? – крикнула ей вслед «кепка», но Серафима лишь махнула рукой в ответ и села на переднее сиденье бежевой «восьмерки».

– Куда ехать, дамочка? – крякнул усатый таксист и повернул ключ зажигания.

– Поехали, я покажу, – ответила ему Серафима и прикрыла саднящие от усталости сухие глаза.

– Прощай, как говорится, браток, пусть земля тебе будет пухом. И без обид, но мне тоже схорониться надо. Ничего личного.

Марат крякнул, махнул обжигающей водки из граненого стакана и поставил его рядом со свежим могильным холмом, над которым возвышался простой деревянный крест с заключенным в оргстекло блеклым черно-белым фото и надписью под ним: «Старовойтов Марат Вячеславович 21.02.1967 – 16.09.1996».

В кармане куртки Марата лежал билет в Казахстан.

Марат достал из штанов пачку Pall Mall, пару мгновений покопался в своей памяти, подумал – и решительно и зло смял сигареты и отбросил в сторону. Цыкнув зубом и скривив рот, прошипел:

– Вот же стерва…

Солнце робко, но настойчиво заглядывало сквозь плотные леса, сооруженные по стенам храма. Сколько ни суетился и ни кланялся отец Михаил в ноги власть имущим всех мастей, денег смог найти лишь на оплату уже возведенных лесов. Отец Михаил сощурился от солнечного света и по-хозяйски заботливо посмотрел на старые фрески и несколько новых икон, установленных на иконостасе. Здесь его когда-то крестили. Буквально за пару недель до того, как храм разграбили, а помещение отдали под нужды местной ячейки коммунистической молодежи. А уже во время Великой Отечественной храм и вовсе разрушили. А ведь когда-то именно здесь служил его дед, преподобный Феофан Краснобаев, а затем отец – Анатолий Краснобаев, расстрелянный вместе с матушкой Пелагеей у самых храмовых ворот. Неужели у него, Михаила, не получится восстановить? И справедливость, и приход… Эх, если бы только рассчитаться с работниками да материал закупить. Даст ли Бог…

Двери храма уютно скрипнули и пропустили невысокую, очень ладную и красивую девушку в длинном коричневом пальто и шелковом голубом платке, накинутом на светловолосую голову. Она приветливо махнула отцу Михаилу рукой, словно давнему знакомому, и он подошел к ней. Она не дала ему и слова сказать:

– Здравствуйте. Я должна вам кое-что передать. Понимаете, мой друг не успел, он умер, но вот это вам от него. – И девушка протянула отцу Михаилу блестящий металлический кейс.

Отец Михаил осторожно взял кейс:

– Умер? Как его зовут, дочь моя? Я буду молиться за упокой его души.

– Сергей, – кратко ответила девушка и, тихим шагом обогнув отца Михаила, пошла в направлении иконостаса.

Отец Михаил зашел в небольшую подсобку, поставил кейс на стол, открыл его и, чтобы не вскрикнуть, прикрыл рот дрожащей рукой: в кейсе доверху разновеликими пачками лежали стодолларовые банкноты.

Отец Михаил захлопнул кейс, стремглав выбежал из подсобки и крикнул девушке, уже открывшей дверь храма, чтобы уйти:

– Дочь моя, скажи, как тебя зовут, чтобы я и за тебя помолился!

Девушка обернулась, дотронувшись рукой до щеки, то ли смахивая слезу, то ли загораживаясь от солнца, и улыбнулась светло и ясно:

– Анна.

* * *