Я поглощал завтрак, закидывая в себя, словно дрова в топку, поленья калорий – силы мне сегодня понадобятся. Передо мной лежала утренняя газета, 27 августа 2015 года. Я бегло просматривал заголовки, не особенно вчитываясь в текст.
За гробом пойдут друзья и родственники. Половина из которых вовсе не родственники, а вторая – никакие не друзья, но они откуда-то набрались на дармовое поминальное угощение. Хлопотное это дело – похороны, хлопотное и дорогое.
В два глотка я допил кофе – черт, что за помои! Укоризненно уставился на местного баристу и не сразу услышал звук мобильника:
– Да, – сказал я резко, взяв трубку на незнакомый номер, – да, сегодня в три часа дня. Дресс-код? Бальное платье, бл…
На том конце отключились и я швырнул ни в чем не повинный смартфон в портфель:
– Дура!
Очередная «экс» моего сумасшедшего брательника…
Когда он только купил мотоцикл, я уже знал, чем это закончится. И совсем не потому, что недолюбливал байкеров – к байкерам я был равнодушен, я знал это только потому, что за рулем оказался Алекс – непутевый и безбашенный… Ангел-хранитель настойчиво берег его целых пять лет, и я уже стал думать, что предчувствие обмануло меня, но вот ангелуша отвлекся всего на секунду, и здоровенная фура подмяла под свое стальное брюхо чоппер моего брата.
Три дня назад я говорил с ним из Нью-Йорка, сетуя на чудовищный джетлаг, рассеянно слушая его вполуха, встречая бессонный американский рассвет, мы договорились увидеться, когда я вернусь и…
И вот я вернулся.
Аккурат к его гробу.
Я старался не думать о матери, потому что если думал, то мне даже мертвому ему хотелось набить морду, впрочем, это единственное целое, что от него осталось, остальное растащило по дороге, а голова как была в шлеме, так в нем и застряла.
Ладно, этот день надо просто пережить.
Я вышел в питерский дождь и не успел раскрыть зонт, как подъехал мой «Убер». Мне нужно было перебраться с Васьки на Заневский и я спешил, до трех необходимо было сделать еще кучу дел…
А черт, что ж так не везет сегодня? По лобовому стеклу мерно тюкали дворники, размазывая серый дождь по стеклам, – машина наглухо застряла в пробке на Благовещенском мосту.
Дождь все лил и лил, барабаня упрямыми каплями по крышке капота, я прислонился лбом к стеклу… тикали часы на руке, сипло дышал водитель, из автомагнитолы несся хрипатый блюз – звуки стали заметнее, ближе… неужели опять провалюсь?
Я дернул головой, но знал, что не поможет… так не вовремя! Я вцепился руками в сиденье, понимая, что все бесполезно. Это от меня не зависело. Никогда. Реальность отпускала меня, становясь размытой зеркальной гладью, исчезающей голограммой, пустотой…
Я открыл глаза… надо мной был белый потолок, пахло больничной стерильностью и разлитым страхом. Капельница отмеряла тугие секунды моей жизни и наполняла тело иллюзией выздоровления.
Сегодня ко мне придут родственники, а завтра – друзья, но и одни не родственники, и вторые не друзья.
Их лица застывали в радушную маску, как только они переступали порог палаты – эдакого склепа для еще не мертвых, но уже и не живых.
Я намеренно протягиваю мужчинам руку и вижу, как они, превозмогая себя, пожимают мою влажную слабую ладонь, как тайком вытирают потом свою руку о штанину. К женщинам я более милосерден.
Да, смерть отвратительна, мои дорогие.
Рядом со мной лежит сосед и никогда мне не докучает, потому что в коме. Зовут его Джон Уотс и ему сорок семь лет, это я узнал от русской медсестры Даши, которая периодически что-то записывает в его карте. Ну и остеосаркома, а как же без нее! Посетители были у него только однажды – пожилая пара, и все. Мы периодически разговариваем, точнее, я говорю, а он слушает. Отличный сосед, лучше и пожелать нельзя.
Очень медленно, помогая себе руками, я сел, спустил ноги вниз и, опираясь на стойку капельницы, отклеился от кровати…
Когда я почти дошел до уборной, в палату вихрем влетела девица. Одного легкого толчка хватило, чтобы я с грохотом рухнул на пол, больно ударившись костлявой задницей о твердый пол.
– Простите, извините… я, я… – она залепетала что-то несвязное.
– Смотреть надо! – рявкнул я.
– Простите, я случайно, давайте я вам помогу, – она смотрела на меня сверху вниз.
– Давайте, – я беспомощно валялся на полу мокрой тряпкой.
Вот гадина! И что ей здесь нужно?
Она подала мне руку, я ухватился за нее и потянул на себя, мы оказались так близко – она обхватила меня за талию, ее подбородок и розовое ухо оказались над моим плечом. Она пахла хрусткой свежестью снега и розмарином. Барышня подхватила меня, и я, взяв ее за плечи, поднялся на ноги. – Ой,– сказала она, поднимая голову, – а вы… высокий.
– Очень тонкое наблюдение, – я посмотрел на нее сурово.
– Пожалуй, я позже зайду, – пробормотала она и выбежала.
А минут через сорок снова зашла – на сей раз очень аккуратно, посмотрела на мою койку, опустила глаза и сдавленно сказала:
– Здрасьте.
Я на это ничего не ответил.
– Я недолго посижу, – и пошла к кровати, на которой лежал коматозник.
Придвинула стул и села рядом с ним.