Удивительные истории о любви (сборник)

Я украдкой поглядывал на нее – высокая, русые волосы, забранные в хвост, большие серые глаза… она сидела почти не шевелясь, всматривалась в лицо неподвижного человека, переводила взгляд то в окно, то на тихо пиликающую аппаратуру и снова на его лицо.

Так она просидела с полчаса, потом молча поднялась, пошла к выходу, задержалась в дверях, обернулась:

– Вы… э-э-э выздоравливайте и извините меня, я бываю ужасно неуклюжей. Я… я завтра еще приду.

– Пока, – сказал я ей вдогонку.

Глазищи огромные, испуганные… то, как она касалась меня – так, словно я был нормальным человеком, ее холодные ладони, которые я чувствовал сквозь больничную пижаму. На ее лице не было этой брезгливой гримасы, скрытой под деланной доброжелательностью.

Интересно, кто она такая?

Так, дорогой Майкл, это что за вздор? Какая разница, кто она? Тебе умирать пора, а не на девушек заглядываться.

Я включил телик и до самого вечера бездумно щелкал пультом, то и дело вспоминая ее щеку и ухо так близко от меня, что я почувствовал ее тепло.

Уже перед тем как добрая Даша должна была вкатить мне ночную дозу обезболивающего и снотворного, я дополз до уборной, плеснул себе в лицо холодной воды и уставился в зеркало. То, что я в нем видел, было теперь мной – почти два метра гремучих костей, лысый, без бровей, с заострившимся костистым носом, серыми мутноватыми глазами и серыми же кругами под ними – красавец!

– Урод, – задушевно шепнул я своему отражению и отправился в кровать.

Она пришла на следующее утро, я сквозь дрему почувствовал, как кто-то дергает меня за плечо, и открыл глаза.

– Извините, – она стояла возле моей кровати.

– Ч-ч-что? – сипло спросил я спросонок.

– Вам кофе можно? – Она держала в руках два пластиковых стакана.

– Вы? Что? – Я пытался понять, что ей от меня нужно.

– Латте, – она поставила стакан рядом на тумбочку, – я на всякий случай вам купила, вдруг вы пьете.

«Сумасшедшая какая-то», – мелькнуло у меня в голове.

Я посмотрел на часы – без пяти минут шесть.

– Я скоро уйду, – грустно сказала она, – зря только вас разбудила. Просто потом кофе остынет и пить его будет невозможно, я, знаете, люблю горячий. Тут, возле больницы, кофейня есть, рано открываются, и кофе вполне приличный.

Я смотрел на нее во все глаза, пока она продолжала болтать всякий вздор.

– Я думала: какой вам взять? Сама я люблю мокачино, это кофе с шоколадом, друзья говорят, что я пью всякую дрянь, а мне нравится. Латте тоже ничего. Вам нравится латте?

На ней были надеты джинсы, черный свитер на пару размеров больше, из закатанных рукавов выглядывали узкие ладошки, на шее намотан огромный шарф.

– Я зашла перед занятиями, днем вряд ли получится, – она пододвинула стул к кровати Джона Уотса, села на краешек его постели, на стул поставила ноги в ботинках, отвернулась от меня и уставилась на него.

Я сделал вид, что снова уснул, а сам молча разглядывал ее из-под полуприкрытых век. Длинная шея, покатые плечи и совершенно с ума сводящий запах – холода и снега, мяты, розмарина, кофе и шоколада.

Так же, как вчера, она просидела, почти не шелохнувшись, минут двадцать, потом встала, подошла к моей койке – я изображал спящего, но чувствовал на себе ее взгляд – внимательный, цепкий…

– Кажется, вы притворяетесь, – услышал я ее голос, но глаз не открыл, – выздоравливайте, – за ней щелкнула дверь.

На моей тумбочке остался остывающий латте.

Я медленно сел, взял в руки стаканчик и пытался вспомнить, когда я в последний раз пил кофе. Открыл пластиковую крышку и вдохнул… волшебный запах – будничного раннего утра, пробежки, грядущих лекций… Я ставил на свой преподавательский стол почти такой же стаканчик с кофе и говорил сонным студентам тему сегодняшнего занятия.

Кофе пах совсем другой жизнью. Он пах жизнью.

Я грел руки о теплый стакан, не решаясь сделать глоток, и вспоминал прошедшее время, отмеренное мне судьбой, уложившееся в двадцать девять лет.

До юбилея я не доживу.

В следующий раз она пришла через день, заглянула в дверь, улыбнулась.

– Вы не возражаете? – стремительно зашла в палату, – я не надолго, – она это говорила каждый раз, когда приходила, – нужно к лекции готовиться.

– К какой? – спросил я.

– По техносферной безопасности, – она снова улыбнулась.

А я вдруг остро почувствовал свой собственный запах. Запах болезни, немощи и лекарств. И передо мной совершенно явственно вырисовалась пропасть, разделяющая нас.

– Гм… серьезная тема, – я закашлялся.

– Можно присесть? – спросила она и, не дожидаясь моего ответа, взяла стул и села рядом.

Что ей нужно от меня?

Мне было странно, что она разговаривает со мной так, будто мы с ней не в больнице, а где-нибудь сидим в кафе, попиваем латте, болтаем, обсуждаем лекции, смеемся, зная, что вот-вот разойдемся по своим делам. Я бы смотрел на нее украдкой и думал о том, чтобы поцеловать.

Так, стоп!

– Вам нехорошо? – она посмотрела на меня встревоженно. Я был красный до ушей…

– Гм… строгий преподаватель? – Я попытался скрыть замешательство.

– Что? – не поняла она.

– Вы сказали, что нужно готовиться к лекции, вот я и спрашиваю – строгий у вас преподаватель?