Удивительные истории о любви (сборник)

– Забавно, – но забавно мне вовсе не было, меня окатило липким страхом, безотчетным ужасом, – а куда девается тот, э-э-э… кому противопоказано умирать?

– Не знаю, скорее всего, отправляется дальше, минуя этот опыт, – она это говорила как само собой разумеющееся, – я знаю, что ты мне не веришь, ничего страшного, можешь считать это глупой фантазией.

– И что ты за это получаешь? – спросил я, но уже знал ответ и сказал в одно слово с ней: – Время.

– Так ты знаешь? – она смотрела на меня с неподдельным изумлением.

– Догадался, – но я не догадывался.

Лютый холод хищной змеей ползал внутри, страх сжирал меня заживо, не оставляя от недавнего тепла ничего: ни эха, ни тени.

В одно мгновение я все знал и понимал, что обрел это знание слишком рано. Я вспомнил, кто я и зачем я тут.

Зачем я ее встретил?

Этой встречи не должно было быть.

Мы не должны узнать друг друга, этого нельзя допустить. Если мы узнаем друг друга, один из нас умрет. Умрет навсегда.

– Что с тобой? – она села. – Ты дрожишь, тебе плохо?

– Уходи, – меня било крупной дрожью.

Она встала, ее огромные серые глаза смотрели на меня со страхом:

– Майкл?

– У-хо-ди, – едва смог вымолвить я. Тело наливалось могильной тяжестью, стальной крошкой, становясь непослушным и чужим…

– Майкл, что с тобой? Майкл?!

Она давила кнопку вызова:

– Майкл, держись! Марта, Ма-а-а-рта! Доктор Хендрикс! Кто-нибудь… – ее голос разносился по больничному холлу. И сквозь нарастающий звон в ушах я слышал торопливые шаги… Холод разливался по телу, сковывая движения, замедляя дыхание, время замерзало вместе с моим сердцем, которое колотилось поверхностным судорожным пульсом…

Другого выхода у меня просто не было.

Из общего гула мой мозг выхватывал короткие колкие слова:

Непрямой массаж. Майкл! Вы слышите меня? Майкл? Что случилось? Я не знаю, мы целовались, потом… Два, три… еще… Сколько прошло? Ничего не было, он просто лежал. Мешок. Майкл! Качай. Адреналин. Кубик. Атропин. Двадцать минут. Качай. Майкл! Отойдите! Еще адреналин. Два. Время? Зубец? Нет. Еще. Я люблю тебя! Люблю! Еще атропин. Асистолия.

Время?

Времени не осталось, оно свернулось в черный сгусток небытия, который упал мне в руки… Последним выдохом я целовал краешек той реальности, в которой странная девочка, умеющая умирать за других, сможет пережить мою смерть.

И впервые в этом посмертном миге была для меня пропасть боли, боли потери.

Я открыл глаза… что это? У меня над ухом надсадно тикали часы – я лежал на собственной руке.

– Эй, вы там что? – обернувшийся водитель разглядывал меня. – Парень, тебе плохо?

– А? – Я лежал на заднем сидении машины.

– Ты мне тут только не блевани, ты обдолбанный, что ли? Перегаром от тебя не несет, – мы стояли в пробке.

– Да нет, я в порядке, – я приходил в себя…

Такая странная жизнь и странная смерть. Слишком быстрая, слишком… Энн!

Я вспомнил ее и сжал кулаки:

– Какой сегодня год?

– Точно обдолбанный, – ругнулся водитель, – вылезай давай.

– Тьфу, дурак, – без лишних слов я вылез из машины, вытащил из портфеля зонт. Затренькал мобильник. Звонила мама:

– Да? Еду, стою в пробке, точнее, иду к метро, постараюсь побыстрее.

Нажал отбой – на экране высветилось время и дата: 27 августа, 2015 год.

Сегодня похороны моего брата. А там была осень и 2012 год. И Нью-Йорк.

Меня потряхивало. Так было всегда, когда я возвращался. Иногда несколько часов, а иногда и несколько дней я приходил в себя, вживался в свою жизнь, вспоминал лица и события, привыкал к себе.

Но сегодня никаких послаблений.

Дождь лил как из ведра, я пошел по мосту, добираясь до метро. Подо мною чернела Нева – равнодушная и холодная, как дыхание мироздания.

Я помнил всех, за кого когда-то умер, я знал, что их смерти прибавляют время к моей жизни. Я понятия не имел, как и чем заслужил такую судьбу. И лишь однажды я встретил такого же, как я.

Это была бабушка Тамара, которая работала у нас в универе уборщицей. На вид ей было лет семьдесят, а как потом выяснилось, сто сорок семь. Она- то мне и объяснила что к чему. Вкратце, остальное я понял сам.

Мы с ней виделись несколько раз. Помню, она мне сказала однажды, мол, если будет совсем туго – заходи. Я еще не заходил ни разу, но наизусть помнил ее адрес.

Кто ты такая, Энн Грин? И почему, узнав тебя, мне пришлось умирать так быстро? Я никогда не встречал таких, как я, в других жизнях и чужих смертях. Никогда.

Я шел сквозь дождь и свои воспоминания, одежда на мне постепенно промокала, в туфлях хлюпало… Она ведь целовала меня… настоящего меня… Именно поэтому было так ярко и жарко, так нежно и больно…

Ч-ч-ч-ерт… я стиснул кулаки.

Я ехал в метро и думал о своей странной жизни, наполненной не своими смертями. Это случалось не так уже часто – четыре-пять раз в год.

Время… нужно время… Я забуду ее.

Я стиснул зубы и вышел на Новочеркасской.

Следующие несколько часов тянулись вязким ливнем, я звонил в крематорий и похоронное бюро, давал маме успокоительное, принимал соболезнования от съезжающихся родственников и друзей…

Кремация была назначена на три часа.