Удивительные истории о мужчинах

Черкасов, даже не взглянув на Нечаева, направился к плацу. Ефрейтор, потея и поводя лопатками, нехотя поплелся следом.

От духовских новеньких гимнастерок и сапог в воздухе плыл сладковато-терпкий запах. Бледные пятна не успевших еще почернеть и задубеть под солнцем лиц с интересом и опаской разглядывали губаря и конвоира с «калашом» за спиной.

Нечаев приосанился и вдруг отчетливо вспомнил себя самого, стоящего здесь же. Голодного, измотанного и запуганного. И сержант Тищенко, тогда еще младший, сам только из учебки, не отъевшийся еще, не матерый, вышагивает перед их учебной ротой. Год прошел, а ничего и не изменилось. Тот же плац, тот же Тищенко. Да и сам Нечаев… Та же тоска, та же тягота, да и дембель хоть и ближе стал, а все равно – не видать отсюда. Время сделало круг, а в его, нечаевской, жизни ничего не изменилось. Только лето прошлое было дождливое и холодное. Болел постоянно, а если в санчасть попросишься – так пожалеешь, почему не помер сразу…

Черкасов, будто мысли прочитав, хохотнул:

– А ведь и мы когда-то тут парились и шуршали, верно, тезка?

Подойдя к сержанту, Черкасов обнял дружка, похлопал по спине. Отлепившись, приложил руку к непокрытой голове, выпятил живот на генеральский манер и проорал в сторону строя:

– Здравствуйте, товарищи духи!

Строй ответил молчанием.

Черкасов удивленно глянул на сержанта:

– Не понял… Они у тебя что, Колян, службы не знают? – Черкасов опять приложил руку к голове и, сдвинув брови, прорычал: – Здравствуйте, товарищи духи!

– Здра желаем, тарищ дед! – наконец сообразили духи.

Тищенко с Черкасовым довольно заржали. Чувствуя себя полноправным, послужившим свое черпаком, Нечаев снисходительно усмехнулся.

Воздух расплавленным стеклом плескался над плацем.

– Жара опять, – глянув на небо цвета застиранных армейских трусов, протянул Тищенко. – А тут ебись с ними! Тебя куда ведут-то?

– Коровам хвосты крутить!

– Гы-гы-гы… Смотри не поотрывай! Слухай, я тебе к обеду зашлю кого-нибудь. На полчасика припашешь, если надо будет. А ты на обратку организуй молочка, ладно? Я банку дам. Тихо там! – рявкнул в сторону духов Тищенко. – Кто пиздит в строю? Заскучали? Щас повеселимся! Ну, давай, Сань, – сержант протянул руку, – а то вишь, козлодои застоялись. На спортплощадку погоню.

– Давай, Колян, напряги душков, как нас в свое время! Пирожки домашние повытряхивай из них. – Черкасов весело оскалился. – Насчет молока – замазано!

Попрощавшись за руку и с Нечаевым, Тищенко повернулся к уже взопревшему строю:

– Рановато шо-то мы потеем. Не побегали даже, а уже смотри-ка! А ну-ка, нале! Во!

Шмум-бум – развернулась сотня сапог.

– Правое плечо вперед – бегом! Марш! Побежали, побежали, кони!

Под гулкий дробный топот Нечаев с Черкасовым сошли с плаца и направились к зеленой столовой, возвышающейся на холме, точно эллинский храм. Черкасов вновь шел впереди, картинно держа руки за спиной. Слегка обернув голову, обратился к Нечаеву:

– Вот, тезка, скажи мне – Колян ведь натуральный хохол, аж из Винницы! А я его земой зову. Почему так?

Нечаев пожал плечами:

– Ты и меня земой зовешь. Звал то есть. Сейчас тезкой вот.

– Ты и зема мне, и тезка. Просто тезка круче намного, понял? Ты откуда, кстати?

Нечаев замешкался:

– С Орла я. Город такой.

– У меня по географии пять было. А вот у тебя по русскому, видать, одни колы. Кто ж так говорит – «с Орла!»

«Все говорят», – подумал Нечаев.

Миновали главный плац. Развод закончился с полчаса назад – плац пустовал, лишь в офицерской курилке, прячась под навесом от солнца, толклись литеры и капитохи – штабные офицеры. Им спешить некогда.

Под их взглядами Нечаев почувствовал себя неловко, сжался весь, ноги почему-то начали заплетаться. С ужасом представил, как, гремя автоматом, растягивается на пыльном асфальте… Демин со свету бы сжил…

Нечаев повел плечами. Подмышки, горячие и мокрые, противно слипались.

– О, вылупились! Охуели от бумажек своих… Живого губаря ведут! Пиздец как интересно! – вполголоса весело выругался Черкасов.

Словно расслышав, офицеры как по команде отвернулись и принялись что-то обсуждать.

Нечаев поддернул грязноватый брезентовый ремень автомата. Вдруг захотелось цвыркнуть длинным плевком в сторону штабных, едва удержал себя.

Обогнули столовую и скрылись с офицерских глаз. У хозблока, вяло помахивая хвостом, стояла пегая кобыла Марья, впряженная в цистерну на двух автомобильных колесах. Вокруг морды тучей кружили мухи. Марья фыркала и встряхивала ушами. Два бойца в растянутых майках выливали из ведер в цистерну отходы. Жирный повар-киргиз, стоя в дверях, наблюдал за работой. Завидев проходящую мимо пару, троица разинула рты и замерла. Из распахнутых окон поварской высунулось еще несколько физиономий.

– Че, бля, в цирке, что ли? – озлившись, крикнул в их сторону Черкасов. – Давно не видели? Щас подойду!..

Окна опустели. Повар заругался на бойцов по-чурекски. Ведра с удвоенной быстротой загремели о цистерну. Напустив на себя озабоченный вид, киргиз скрылся в хозблоке.

– Так-то лучше, – проворчал под нос Черкасов. – Арбайтен унд орднунг.