Я вздохнул и в очередной раз обновил дневник. Ничего не изменилось. Петька заглянул ко мне в экран и присвистнул:
– Тройбан? По рисованию?! Ты что, краски забыл?
Свободная тема, будь она неладна. Я как раз дочитал книгу, где собака озверела. Она не шла у меня из головы, поэтому я нарисовал страшнючую собаку, её жертву и кровь на снегу.
– Слушай! – догадался я. – Может, мне «три» поставили, потому что я дорисовать не успел?
– Тсс! – сказал Петька.
Я и не заметил, что литература началась. Чудовищная путаница у меня в голове. Всё из-за Петровой, конечно. Я решил, что тоже не стану больше на неё смотреть. Вот захочет обсудить котов-воителей, а я – раз! – и не смотрю. И пусть ищет себе собеседника, пусть-пусть. Все пять циклов я один в классе читал, и Петровой некуда было податься.
Но она сидела как статуя, не поворачиваясь. И я никак не мог доказать ей, что больше не смотрю.
Елена Анатольевна хотела, чтобы мы поделились с классом прочитанным на каникулах. Я стал вспоминать что-нибудь подходящее для школы, но первым спросили Куропаткина – ему сегодня тоже особенно везло. Куропаткин читал приключения Гекльберри Финна. Видимо, в кратком изложении. Потому что он чуть-чуть порассказывал, но большую часть забыл.
– А его папаша… – мямлил Куропаткин, – папаша его… вроде помер.
– Да не помер, – сказал я. – Он просто утёк куда-то с подозрительными субъектами и пропал на тридцать глав.
Елена Анатольевна посмотрела на меня так, как Петрова смотрит, когда мы не сходимся характерами, и вызвала тихоню Верочку с первой парты. Верочка неинтересно затянула про «Гарри Поттера». Я вздохнул.
– Витя? Ты хочешь добавить? – спросила Елена Анатольевна.
Я сказал, что добавить особо нечего. И что семь томов я прочёл бы куда быстрее, если бы мне так сильно не мешала учёба. Елена Анатольевна сказала, что она заметила насчёт учёбы, и спросила Петьку. А Петька все каникулы читал ужастики Стайна, поэтому сообщил, что ездил с родителями в театр на «Вишнёвый сад».
– Это прекрасно, Петя! – растрогалась Елена Анатольевна. – Что тебе больше всего запомнилось?
Петька поднапрягся и вспомнил про шишку.
– Что-что? – Елена Анатольевна удивилась, хотя её сложно удивить, у неё уже не один выпуск за спиной.
– Там Варя, – сказал Петька, – ушибла одного. И спрашивает такая: «Я вас не ушибла?» А он в ответ: «Нет, ничего. Шишка, однако, вскочит громадная».
– Я не вполне тебя понимаю, Петя, – сказала Елена Анатольевна.
Петька развёл руками:
– Зачем было отнекиваться, если потом про шишку?
Тут откашлялся Марик – наш отличник. И Петрова на него оглянулась.
– Как же можно, – заумничал Марик, – вот так прямо сказать девушке?
– Как-как?! – Меня взорвало. – Обыкновенно! Взять и сказать: «Да. Жёстко ты мне втащила!»
И я посмотрел на Петрову. А Петрова вдруг – на меня. Елена Анатольевна сказала, что это уже перебор и надо фильтровать повествование. То есть выбирать слова. Но у меня уже никаких слов не хватало. Я отпросился в туалет и просидел там до конца урока. А потом наблюдал из окна, как Петька потоптался на лестнице и решил, что я ушёл без него. Я ещё немного пострадал, почитал надписи на плитке и потащился в свою грустную одинокую жизнь. А когда я выволок себя с рюкзаком из школы, то увидел.
На крыльце стояла Петрова. Я не выдержал и сказал:
– Знаешь, Петрова?
А она сказала:
– Знаю, Смирнов. Ты сегодня выступил бомбезно. Хочешь, я тебя домой провожу?
Это неправильно, когда так. Даже если мы живём в одном доме.
Но я сказал:
– Да. Хочу. Проводи меня, Петрова, пожалуйста.
А она сказала:
– Ладно, Смирнов. Пойдём уже.
И достала мармеладки. Тугие, разноцветные. Мне стало хорошо, но не вполне.
– А позавчера? – спросил я Петрову.
– Глупости, – сказала она. – Глупый день, и всё глупое. По-глупому получилось. А ты уже прочитал, как Львинолап едва не убил Грача? Это ужасно, правда?
– Правда, – соврал я.
Потому что, по-моему, всё было прекрасно.
Ирина Асеева
Незабываемые эмоции
– Давай, решайся. Завтра или никогда: последний день перед каникулами. – Вагон метро качнулся, Дима схватился за поручень, Лёва – за Диму.
– Думаешь, сработает? – Лёва посмотрел на друга с надеждой.
– Конечно. Девчонки – они же такие, странные. Мне сестра объясняла: хочешь встречаться с девчонкой – подари ей эмоции. Незабываемые.
Американские горки – вот незабываемые эмоции. У Лёвы до сих пор чешется застрявший в горле крик, когда он об этом вспоминает. Вот только зимой парк аттракционов закрыт.
Другую порцию незабываемых эмоций Лёва получил, когда с соседом по даче, Васей Хитровым, за яблоками ночью к злюке Кларе Михайловне ползали. Яблоки оказались похожими на хозяйку: мелкие и кислые. А чтобы было не так стыдно, пришлось следующей ночью ещё раз ползти – столько же сладкой медунички на крыльце оставить, сколько недозрелой антоновки утащили.
Яблок зимой тоже нет. Да и вряд ли Полина обрадуется предложению: «Давай ночью залезем в чужой сад. Ты этого никогда не забудешь. Обещаю».