На следующее утро мы приступили к работе, и буканьеры даже не сказали, чтобы кто-нибудь из нас остался с больным. Из их поведения я понял, что находиться у него не имеет никакого смысла. Впрочем, они поставили на пол, рядом с Криштуфеком, еду и питье; мне не оставалось ничего другого, — как подчиниться их воле.
С тех пор мы каждый день ходили с ними на охоту или обрабатывали добычу — сдирали шкуру, коптили, сушили мясо, кормили собак, — словом, делали все, что требовалось.
Основным зверем, на которого ходили буканьеры, был кабан. Охота на него опасна, но она не так тяжела, — трудятся здесь главным образом собаки, обученные выслеживать животных, прячущихся в кустарнике или в болоте. Вспугнутый кабан выбегает обычно в последнюю минуту и летит всегда, как ядро из пушки, прямо вперед. Тут нужно следить только за тем, чтобы не оказаться у него на пути. Сам он никогда ни на кого не набрасывается, разве только тогда, когда плохо подстрелят его. В таком случае лучше всего спрятаться за дерево, — зверь пронесется мимо и уже не нападет на человека.
Нашей задачей было водить собак, вовремя спускать их с ремня и помогать им выгонять зверя криком и ударами палок по кустам. Иногда случалось, что буканьеры подстреливали до двадцати — тридцати кабанов в день. Но из всей добычи они выбирали только самок, поскольку они наиболее жирны. Но самым лакомым кусочком был кабан-отшельник, который, по-видимому, не занимается ничем, кроме жранья, и особенно упитан.
Когда мы возвращались домой, у всех нас бывало по горло работы. Сначала мы сдирали с животного шкуру, потом отделяли мясо от костей и разрезали его на узкие куски приблизительно в локоть длиной. Эти ломти мяса мы посыпали солью и оставляли их на свежем воздухе два — три часа. Потом куски мяса подвешивали на шесты в особой, закрытой и хорошо защищенной со всех сторон, хижине. Это, собственно говоря, была коптильня, — там разводился под мясом огонь из каких-то медленно горящих дров. Мясо коптилось до тех пор, пока не высыхало и не затвердевало. Прокопченные таким образом ломти укладывались в связки или протыкались и нанизывались на бечевки, чтобы их было удобно носить.
На фунт копченой кабанины буканьер выменивает два фунта табаку и продает его потом внизу, на пристани, или, чаще, перекупщикам, поскольку никто из буканьеров не желает попасть в руки испанцам и мало кто из них отваживается пойти в город.
Испанцы считают себя правителями и хозяевами острова; тот, кто проживает на нем без разрешения, в их глазах — грабитель и плут. Однако испанцам явно не хватает силенок для овладения всей Эспаньолой; поэтому почти половина острова находится в руках французских плантаторов, а в самых диких горных краях обосновались вольные буканьеры.
Иногда отряды испанских солдат устраивают облавы на свободных охотников, но вылазки редко заканчиваются успешно. Об одной такой облаве рассказали Жаку наши буканьеры, и мы не без пользы для себя выслушали эту историю.
Как-то раз двенадцать испанских всадников неожиданно напали в открытом поле на одного буканьера и его помощника. Солдаты сразу же развернулись и окружили их со всех сторон. Поняв, что им не избежать стычки, буканьер высыпал порох и пули в шляпу, положил ее поудобнее у своих ног и взялся за свое грозное длинное ружье. Его слуга проделал то же самое, и они стали спиной друг к другу, чтобы видеть противника с обеих сторон. Они сопротивлялись испанцам, вооруженным кавалерийскими пистолетами, бившими далеко не так метко и на гораздо меньшее расстояние, чем буканьерское ружье. Не могли причинить им зла и длинные солдатские копья. Испанцы кричали, угрожали, давали обещания, — делали все, лишь бы буканьер сдался им. Но тот слишком хорошо знал, что ожидало бы его тогда. Поэтому он встал на колени, медленно поднял ружье и сделал вид, что прицеливается. Испанцы тут же повернули коней и исчезли, словно их ветром сдуло. Словом, буканьерское дальнобойное ружье оказалось лучше всякого другого.
Наряду с охотой на кабанов мы ходили иногда на ловлю диких коней. Такая охота была связана с гораздо большим напряжением сил. Она нередко затягивалась; заметив вдали табун пасущихся коней, мы должны были обойти его, дав большой крюк, с подветренной стороны, стараясь не вспугнуть коней, а затем гнали их на укрывшихся стрелков. Из конских туш буканьеры вырезали только жир, который перетапливали и приготовляли из него масло для ламп. За горшок такого масла они получали от плантаторов до ста фунтов табаку.
Как видите, у нас была нелегкая работа; она продолжалась от зари до зари, а иногда и до глубокой ночи. Работы у нас хватало по горло, и все-таки наша жизнь не походила на прежнюю. Никто никогда не поднимал на нас руку и не отказывал нам в еде.
Буканьеры сами работали вместе с нами. Они только никогда не доверяли нам оружия и не давали денег. Мы были свободны и могли бы уйти от них, когда угодно, если бы захотели. Но нам было неизвестно, что смогли бы мы делать в другом месте, — повсюду нас подстерегали опасности. Здесь же нам по крайней мере не приходилось бояться людей.