Если я и пришпорил тогда коня, то только потому, что привык повиноваться приказу. Но я тут же опомнился, — конь подо мною скачет и несет меня в битву! Там меня убьют, я еду на смерть! Собственно, не кто-нибудь иной, а я уже мертв. У меня не осталось ничего, кроме страха и ужаса. Я как-то странно съеживался и даже не замечал узды в своих руках. Вокруг без устали барабанили копыта целого конного полка. Мало-помалу цокот копыт, раздававшийся в воздухе, и мерное потряхивание, исходившее от скачущего галопом коня, вернули мне спокойствие. Мой страх начал убывать, как вода после короткого ливня. Я стал ощущать под собой силу коня, замечать яркий блеск кирас моих товарищей и тяжесть защитного панциря на своей груди. Смотри-ка, я крепко держу в руке поводья, меч мерно ударяется о седло, а у моих колен торчат из седельных футляров сверкающие рукоятки надежных пистолетов; я воин, я вооружен, я управляю конем, пришпориваю его и скачу вперед, на врага. Так горе ему! Прошло несколько мгновений — и я совсем забыл о страхе. Едва я успевал набрать в легкие воздуха, как мне снова хотелось глубоко вздохнуть, — я почувствовал в себе такую силу, что понял: теперь уже ничто не остановит меня! Мною стала овладевать ярость; я пришпорил коня и выхватил из правого футляра пистолет. Видит бог, в те минуты мне казалось, что именно я и только я решу исход всей битвы и, само собой, успешно. Мне самому хотелось как можно скорее налететь на вражеских солдат и стереть их в порошок. О своей смерти я даже не подумал. Мы мчались галопом по склону горы вниз. Придя в себя, я только через некоторое время заметил, что уже довольно долго гремит канонада. Но и она не была мне помехой. Я рвался только вперед, вперед! Двигаясь впереди своего полка, я скоро увидел перед собой каре из стрелков, на которых мы и обрушились. Неприятельская пехота установила на сошки свои мушкеты, и я заметил, как они уже начали выхлапывать небольшие клоки дыма. Хотя у меня не было времени для наблюдения, но я старался узнать, не задели ли они кого-нибудь из наших. Каждый новый скачок коня приближал нас к сплошной стене пехотинцев. Теперь, желая снова зарядить свои мушкеты, пехотинцы отступили на два шага назад, а пикинеры выставили против нас свои пики, подперев их одной ногой, крепко держа в руках и направляя наклонно перед собой на высоте конской груди. Мне казалось, что острые наконечники копий летят прямо на нас. Но в этот миг послышалась знакомая нам команда, и мы тут же — так нас обучали до боя — рванули коней влево и прямо перед торчащими пиками повернули и поскакали галопом вдоль неприятельской позиции. Гарцуя мимо густого строя противника, я вместе со всеми выстрелил в него из своего пистолета, а затем, осадив коня и сделав большой круговой заход, снова подскочил к неприятелю. Мне не удалось заметить, был ли кто из наших ранен или сбит. Казалось, что я нахожусь на учебном плацу, где уже не раз репетировали с нами подобный прием. Мы проскакали таким образом два круга, дважды пронеслись галопом прямо перед носом противника. Делая второй круг, я вновь выстрелил, уже из левого пистолета. Потом мы опять съехались вместе, повернулись лицом к неприятелю, пошли сомкнутым строем и обрушились на врага подобно железному тарану. Теперь, разумеется, мы уже оставили свои пистолеты в покое — нам некогда было заряжать их — и повытаскивали мечи.
Я чувствовал себя неуязвимым, и в самом деле мы обрушились на отряд неприятельской пехоты, как кулак на воду. Их каре расступилось под копытами наших коней, словно мы скакали по ниве. Наша конница давила врага и пробивалась все глубже и глубже. Перед глазами сверкали лезвие моего меча, кирасы товарищей и маленькие язычки Неприятельских пик. Я все время взмахивал мечом и, по-видимому, кричал и орал, — об этом я узнал только потом, когда заметил, что охрип до потери голоса. Уголком глаза я следил, за тем, как пехотинцы отходили, как наконечники их копий переставали блестеть и повсюду появлялись одни спины — прыгающие, падающие и уклоняющиеся. Они бегут! Враг отступает! Передо мною промелькнуло пестрое перо на шляпе принца Ангальтского, оно бойко подпрыгивало над шлемами кирасиров. Кто-то закричал; «Виктория! Победа!» В этот миг острая боль свела мою руку и из ее неожиданно ослабевших, разжавшихся пальцев выскользнула узда. Но я не обращал на это никакого внимания, — правил теперь конем при помощи коленей и продолжал держать меч в правой руке. Впрочем, рубить стало уже некого, — рядом со мной скакали одни наши кирасиры.