Удивительные приключения Яна Корнела

Так мы никогда и не узнали о том, что еще хотел сказать нам напоследок Матоуш Пятиокий. Ведь уже на следующий день мы с самого утра были заняты другими делами. Нас взяли в ежовые рукавицы, и мы совсем потеряли головы. Сделать из деревенского увальня обученного солдата не так-то просто. Однако мы на собственной шкуре убедились в ином, — за месяц можно научиться маршировать, строиться в каре, стрелять из мушкета, фехтовать, с криком подниматься в атаку, умело отходить и шут знает, чему еще.

А между тем это дело было для нас совершенно новым и незнакомым, — ведь мы доселе не испытали ничего, даже отдаленно напоминающего. Достаточно вспомнить хотя бы то, что я пережил во время первой стрельбы из мушкета. Его оглушительный выстрел и отдача приклада в плечо страшно напугали меня, и я упал на землю, как перезрелая груша. Но окрики, удары, подзатыльники и пинки наших наставников скоро убедили нас в том, что мы с успехом выдержим еще и не такую науку. Подобным же образом нас научили переносить голод, холод и многие другие невзгоды, почище тех, которые довелось нам испытать у себя дома.

Все пережитое нами во время обучения хотя и казалось тогда каждому из нас значительным и необыкновенным, однако быстро побледнело в сравнении с тем, что готовили нам приближающиеся события.

Через месяц весь наш полк снялся из Роудницы, — и мы оставили дома мещан и хаты бедняков, — к немалой радости их измученных хозяев. Мы отправились теперь в поход, и ни для кого из нас не было секретом, что перед нами поставлена задача встретиться с неприятелем и сразиться с ним. Этот неприятель — вторгшееся в Чехию шведское войско, возглавлявшееся тогда генералом Торстенсоном.

Для нас это означало пройти почти всю Чехию до самого юга, поскольку швед надвигался на нас со стороны Пильзни и, очевидно, через Будейовицы стремился прорваться в Австрию. Февраль был на исходе, и весна поторапливалась. Для марша пехоты нет ничего худшего, чем наступление оттепели, — ночью в поле еще так холодно, что даже потрескивает мороз, утром ты еле плетешься по гололедице и спотыкаешься о твердые комья застывшей грязи, а к обеду дорога уже раскисает и ботфорты вязнут, набирая на себя такую массу слякоти, что их невозможно поднять. Этакий марш выматывает из человека всю душу.

Я надеялся, что мы пойдем пражским большаком и мне удастся увидеть, по крайней мере, гору Мезник, за которой находятся наши Молчехвосты, но нас повели другой дорогой, прямо к Мельницкому броду. Зато посчастливилось ребятам из Цитова и Бержковиц, — они еще раз прошли по своим деревням. Впрочем, я не знаю, было ли это счастьем. Ведь увидеть родной дом, куда так рвется твое сердце, заметить знакомые лица соседей и даже — как это часто случалось — лица плачущей матери, братьев и сестер, проходя мимо которых ты не можешь сделать ничего другого, кроме как окликнуть их да махнуть рукой, — все это доставит тебе скорее горе, чем радость. А что бывало тогда, когда кого-нибудь из нас заметит в строю его любимая девушка!

«Когда милый с милой расстается,—
В их сердца как будто нож вопьется.
При разлуке горькая кручина
Жжет сердца их, как лучина».

Сколько было раздирающих душу встреч!

Мы обошли Прагу стороной, это послужило причиной нашего нового разочарования, — ведь никто из нас никогда не был там, и мы заранее радовались тому, что увидим ее; но побывать в ней нам было не суждено. Да вряд ли и сама она желала того, чтобы на ее улицах появился такой голодный сброд, каким мы были тогда. Подобным же образом относились к нам деревни, куда наш полк обычно врывался в сумерках. Жутко вспомнить, как мы хозяйничали там. Сейчас встает передо мной только одна общая картина ужаса — испуганные лица крестьян, разграбленные горницы, опустевшие хлевы. Прежде всего мы заботились о том, как бы достать соломы для ночного отдыха и топлива для костра, на котором жарилось все, что попадал, ось нам под руку. Мы, точно последние нищие, ссорились друг с другом из-за каждого лишнего куска. У нас действовал только один девиз походной жизни: «Мой голодный желудок для меня важнее, чем твой». Поэтому мы не удивлялись, когда крестьяне встречали нас со страхом и ненавистью.

Наш барабан постоянно выбивал одну и ту же песенку:

«Мы идем к вам, бом, бом, бом.
Открывайте хлев и дом!
Куда жолднерж[10]

попадет, —Все до нитки заберет…»

Не зря говорится в народной пословице о том, что солдат не заберет с собой лишь мельничный жернов да раскаленное железо.