Удивительные приключения рыбы-лоцмана

Новый роман Сергея Самсонова – это какая-то такая вещь, которая вообще непонятно как могла появиться сегодня, да еще и в голове человека, родившегося в 1980 году и, по сути дела, заставшего только горькое послевкусие советской эпохи. Между тем его герои с говорящими фамилиями Чугуев и Угланов – оба выходцы из города Могутова (под этим названием, не слишком шифрусясь, скрывается Магнитогорск), оба та самая пресловутая «железная кость» – представляют собой, по сути дела, идеальные образы позднесоветского агитпропа. Потомственные металлурги, злой, яростной любовью влюбленные в выплавляемую ими сталь, ревнители пролетарской чести, готовые приносить любые жертвы и требовать их с других, лишь бы не погас огонь в домнах, они словно бы сошли с плаката семидесятых – утратив, впрочем, по дороге романтическую нечеткость прорисовки и сентиментальный флер.

То сходящиеся, то расходящиеся истории сталевара Чугуева и сталелитейного олигарха Угланова, сплавленные (говоря о «Железной кости», удержаться от металлургических метафор решительно невозможно) в сложную и не всегда постижимую разумом конструкцию, обладают чертами настоящего постсоветского эпоса. Гибель и новое рождение отечественной тяжелой промышленности, личный успех и коллективный крах, бандиты и почти не отличимые от них менты, чугун, сталь, кровь, а также, разумеется, обязательные в этом ряду сума и тюрьма – Самсонов берет изъезженную до невозможности тему девяностых – начала нулевых и говорит об этой эпохе так, как никто до него.

Впрочем, главное в романе Самсонова – это не «что», а «как», и настоящий герой «Железной кости» – не сталь даже, но язык. По-платоновски тяжелый, нарочито и продуманно неповоротливый, сложный, лаконичный и вместе с тем какой-то антикомпактный, он одновременно и главный бонус, и главная проблема романа. Продираться сквозь текст неимоверно трудно (прочесть больше двадцати страниц подряд – как отстоять смену в горячем цеху) и в то же время захватывающе интересно. Более того, потом непросто переключиться на что-то иное: всё, написанное не по-самсоновски, кажется избыточно простым, грубым и каким-то неорганичным.

Коротко говоря, не та книга, которую порекомендуешь другу в отпуск, но если Самсонову повезет, то лет через пятьдесят нашу эпоху и ее литературу будут изучать именно по его роману.

Евгений Водолазкин

Лавр

[89]

Отношения с историей в нашей стране с петровских времен и по сей день остаются сложными и нервными. А это значит, что историческому роману у нас неуютно – как далеко в прошлое ни заберись, всё равно окажешься на спорной территории, под огнем чьих-нибудь идеологических орудий. Вот и пришлось этому жанру убраться из опасной ниши высокой словестности туда, где поспокойнее, – в область непритязательного и, как следствие, ненаказуемого массового чтива… Новый роман петербуржца Евгения Водолазкина – первое за очень долгое время счастливое исключение из этого правила: его «Лавр» – безусловно, высокая актуальная проза, и вместе с тем – идеальный исторический роман.

Завершается XV век, Русь с тревогой, но вместе с тем и с некоторой надеждой на освобождение от бед ждет конца света, в городах и слободках свирепствует чума, а юноша, почти мальчик, Арсений совершает страшный проступок – по трусости и недомыслию губит свою возлюбленную Устину и их неродившегося ребенка. Теперь для того, чтобы спасти их души, отмолить любимую женщину и сына, умерших без причастия и покаяния, перед Господом, Арсению нужно положить свою жизнь за их жизни. Ему предстоит полностью отрешиться от всего мирского, утратить всё – даже самого себя – для того, чтобы искупить сотворенное зло. Путь целителя, юродивого, паломника, схимника, одинокого мудреца становится его путем. От северорусских земель до самого Иерусалима, меняя по дороге имена и звания, встречая и теряя близких людей, но храня в сердце великую любовь к своей мертвой – но всё равно живой – Устине, Арсений движется к цели – незримой и заведомо не достижимой в этом мире. И лишь завершив символический круг – спасши от расправы обесчещенную дурным человеком девочку и ее новорожденного сына – герой обретает право на прощение и мирный уход.