Он живо достал из рюкзака железную кружку и с головой влез в просвет между досками. Струи воды звонко забили в металлическое дно. Кот вытащил кружку наружу, накрыл салфеткой, которую прижал щелкнувшим обручем, и только после этого протянул воду Злате.
– Вот теперь пей, – сказал он, весьма довольный тем, что сделал. – Уже не опасно. Это спе-ци-альная салфетка для очистки воды, – и кот замурлыкал свою песенку.
Напившись, Злата спросила, показывая на башню:
– Это и есть колодец? Какой-то он не такой, какой рисуют в книжках. Ему лет пятьсот, наверное. Смотри, как растрескались темные доски! Может, он с той улицы, о которой говорил жадный призрак? Очень странное сооружение!
– Может, и пятьсот. А может, меньше, – задумчиво произнес кот. – Но он и не должен быть таким, как на картинках: колодец же подземный, а кто знает, что под землей находится, чтобы нарисовать и описать? – объяснил Обжоркин и несколько раз стукнул кружкой по доске.
– Смешной ты, – сказала Злата. – Словно в дверь стучишься…
Но в широкой щели тут же показались десять голубых лягушат.
– Привет! – сказал им Обжоркин и несколько раз заправски квакнул. – Мне нужна ваша хозяйка – Синяя лягушка.
Кот вынул из рюкзака перо Гагасика и протянул его крайнему лягушонку. Тот подхватил перо беззубым ртом и исчез в щели, за ним прыгнули вниз остальные лягушата.
– Дружочек! – проговорила Злата, зевнув. – У меня что-то случилось с глазами. Мне показалось, что эти квакушки голубого цвета, а не зеленого. Это оттого, что мы шли-шли и совсем не спали?
– У тебя отличное зрение, хозяйка, – жалостливо вздохнул Обжоркин. – Потерпи немного, и ты выспишься. Мы сейчас видели слуг и солдат Синей лягушки. О них не знают даже ученые! Мне о Синей лягушке и ее армии рассказали там, – кот многозначительно завел глаза наверх. – Они могут находиться в морской воде даже дольше, чем кра-боядные лягушки…
– Какие-какие? – переспросила удивленная Злата.
Кот стал еще более важным.
– Кра-бо-я-ядные лягушки могут жить в соленой воде. Это хорошо известный ученым вид зем-но-во-одных, которые относятся к классу… – Обжоркин тянул слова, словно мяукал.
– Все, я поняла! – торопливо прервала кота девочка, решив, что от такого количества сложных слов она свалится на землю и заснет.
Обжоркин тем временем несколько раз оббежал колодец и, остановившись, ткнул лапой в одну из досок.
– Снимай эту, – приказал он.
– Что? – не поняла Злата.
– Тяни доску на себя. Я бы помог, но во мне энергии мало осталось, приходится беречь. Надо подзарядиться, да негде.
Тогда Злата ухватилась двумя руками за серую доску, потянула, и гвозди, которыми та была прибита к брусьям, скрипнули и выскочили из разбитых отверстий. Не удержавшись, Злата села на землю с доской в руках.
Ее осыпало холодными брызгами. Перед глазами, как на экране большого телевизора, возник низвергающийся поток.
– Не сиди на земле! Доску положи гвоздями вниз, – продолжал командовать кот. – Да не так далеко! Мне ее придется на место ставить. Ох-ох-ох! Как я справлюсь один? Мне еще тебя сопровождать! Или так оставить, потом вернуться? Ведь не отпускать тебя без присмотра… Мышей, что ли, позвать? Где тут мыши?
Злата, избавившись от тяжести, встала в сторонке, завороженно глядя на льющуюся воду.
– Что ты стоишь? Дай ранец! – недовольно подал голос Обжоркин, и Злата, скинув со спины школьный рюкзак, молча протянула его коту.
«У Обжоркина совсем испортился характер, – пришли девочке в голову грустные мысли. – Может, он нервничает? Но от чего? Мы не заблудились: колодец нашли по карте. Что он говорил по поводу энергии? А если она у него вся закончится, как у телефона?»
И Злате стало страшно.
А кот продолжал бубнить под нос, шаря лапой в рюкзаке:
– Что у нас есть? Продуктов нет, вода закончилась… Ранец оставим. Ничего не поделать. Может, я потом вернусь, заодно и доску на место поставлю. Да, хозяйка, шлем сними! С ним тебя в дорогу не возьмут.
В когтях кота оказался моток веревки. Пока Злата снимала шлем, Обжоркин ловко обвязал девочку веревкой, на свободном конце которой он сделал петлю.
Неожиданно с шумом и брызгами перед путешественниками возникла большущая лягушка. Она вынырнула из дыры, появившейся после того как Злата отломала широкую доску из стен колодца. Вид у лягушки был злющий, будто ее оторвали от важного дела из-за жалкого пустяка.
Она громко плюхнулась рядом с путниками и стала сердито надуваться, пока не увеличилась до размера большого бочонка, стоящего около дома под водосточной трубой. Вода стекала на серую землю с ее синих и гладких, как у сливы, боков. Выпученные глаза недовольно таращились: казалось, еще немножко, – и они оторвутся от синей головы. Один глаз был красным, другой – желтым.
Обжоркин принялся раскланиваться и расшаркиваться перед страшилищем. Куда делся его задиристый норов? На серой мордочке появилось умильное выражение. Он прижимал лапы к сердцу, к животу и тихо поквакивал. Удивленная Злата не могла понять, благодарит он страшилище или просит о чем-то.