– А вот и нет, – игриво прищурилась Мадам Мари, – Бенджамин Франклин – единственный президент Соединённых Штатов Америки, который им никогда не был. Он был политическим деятелем, дипломатом, писателем и одним из лидеров в борьбе за независимость США. Когда я слепила из воска его голову мой отчим, доктор Филип Куртиус, взял меня в своё дело. Я стала главным ассистентом «воскового Куртиуса», такое прозвище дали ему парижане. Филип был виртуозом, он мастерски лепил воинов в боевых доспехах; и делал их из любого материала, который попадался под руку. Но лучше всего солдатики получались из воска. Когда я впервые вошла в его мастерскую, меня охватил ужас, так много там было скульптур похожих на живых людей (больше тысячи). Потом и у меня они получались не хуже, а со временем даже лучше. Я лепила не только солдатиков, но и создавала фигуры людей. В то время не существовало фотографии, а художники брали за портреты ощутимую плату, портреты сделанные мною были относительно дёшевы. Меня завалили заказами. Клиентам нравились их восковые физиономии. Эта работа занимала всё моё время, и только по вечерам я позволяла себе «отдохнуть»: делала по памяти слепки гостей Куртиуса, но уже по своему выбору – известных политиков, философов, поэтов. Однажды обо мне узнали при дворе короля Людовика ХVI. Девять лет я безмятежно провела в роскоши Версаля, обучая сестру короля мадам Элизабет искусству скульптуры. Но однажды…
Мадам Тюссо подошла ближе к странному механизму похожему на узкую оконную раму. Только у верхней кромки рамы блестел серебристым стальным светом кусок металла с заострённым косым срезом, а внизу были приделаны две доски с круглой выемкой, а под ними корзина.
– Гильотина, – узнала механизм мама Василисы.
– Ты права, мамуля, – подтвердил Рибаджо, – это гильотина, машина для приведения в исполнение смертной казни путём отсечения головы.
– А здесь она зачем? – удивилась бабушка.
– О! – воскликнула мадам Тюссо, – это страшное сооружение сыграло большую роль в моей жизни. Именно ей мне могли отсечь голову во время Великой Французской революции. Меня, как придворную художницу, сочли пособницей королей и посадили на восемь месяцев в тюрьму, а затем приговорили к смерти. В день казни мою голову обрили тупой бритвой, оторвали ворот у тюремной одежды, затем стражник подтолкнул меня к двери и я ступила на эшафот. Обратной дороги не было! И тут я думаю, опять не обошлось без волшебства, – мадам Мари пристально взглянула на Рибаджо, который отвернувшись к окну, потупил хитрющий взгляд. – Вот, вот, я так и думала – это твой дед – прохиндей сообщил революционерам о моём умении мастерить восковые фигуры. Эти негодяи, прямо на месте казни, в обмен на жизнь, взяли с меня обещание делать маски с лиц их жертв. Тогда я просто спрыгнула с эшафота и с радостью побежала домой. В моей голове не возникла мысль, какое неслыханное испытание поджидает глупышку Мари впереди. По приказу вождей революции, мне пришлось делать восковые слепки с голов, брошенных палачом в корзину. Но ведь это же были головы тех людей, которых я любила: короля Людовика XVI и его жены королевы Марии-Антуанетты, сестры короля и многих, многих других милых моему сердцу людей!
Мадам Мари закрыла глаза и её лицо окаменело, будто Рибаджо и не вдыхал в неё жизнь. Волшебник решил, что сила его волшебства иссякла и вскинул руки готовясь к новому заклинанию, но в это время из-под опущенных век Мари выкатилась слеза.
– Не надо, Рибаджик… – прошептала мама, – она вспоминает…
* * *
Она вспомнила, как с грустью смотрела в серое прикрытое вуалью ночи окно спальни в доме доктора Куртиуса в Париже. Тогда Мари осторожно провела по ежику едва отросших волос и с горечью подумала, что с такой прической не посмеет показаться на глаза своему возлюбленному графу Ля Рокку. Сидя в тюрьме она часто представляла себе его лицо, оно было знакомо ей до последней черточки. Мари любила ласкать его руками и губами. По ночам в Версале она рисовала портрет любимого, чтобы сократить время расставания.
– Где ты, мой дорогой? – шептала Мари, – почему не ищешь меня? Мне так жутко в тюремной камере…
Сжавшись от страха и приютившись в уголке холодной кровати Мари представила себе беседку в потаённом уголке версальского сада. В ней всегда пахло розами и жасмином. Здесь после уроков рисования с принцессой Элизабет она встречалась с графом Ля Рокком. Он нёс при дворе короля обязательную для молодой знати, службу. Свидания их были короткими, но влюблённые успевали помечтать о совместной жизни после свадьбы, дату которой давно назначили и ждали с нетерпением. Всё разрушила Революция!
– Я, надеюсь, он успел бежать, – успокаивала себя Мари, – поэтому не может меня найти. Хорошо если бы это было так!
Воспоминания девушки прервал громкий стук в дверь:
– Именем Революции, откройте! – гремел грозный голос с улицы.
– Они помиловали меня! – воскликнула Мари. – Неужели, негодяи прислали их за Филиппом?
Мари бросилась по лестнице вниз и почти столкнулась у двери с отчимом Филиппом Куртиусом: