Удивительный хамелеон

Оглянувшись через плечо, она увидела, что он стоит все так же, уперев руки в бока, с мрачным выражением на лице.

— Повесьте табличку! — крикнула она ему.

— Она умерла! — отозвался он. — Иначе бы ноги вашей здесь не было! Она умерла вчера! Наша собака! Но мы заведем другую, слышите! И тогда ей можно будет болеть спокойно!

Пиа добралась до машины, села за руль, хлопнула дверцей и поехала дальше в лес, потому что снова проезжать мимо владений Торе Стенссона ей не хотелось. Но через некоторое время лесная дорога закончилась. Пришлось разворачиваться. Что он, сказать не мог?

Брызгая гравием из-под колес, она проехала мимо дома и склона, на котором стояли звери. Краем глаза ей удалось увидеть широкие рога и тяжелую серую верхнюю губу лося. На повороте она чуть не попала в канаву.

Ему только этого и было нужно.

— Так что же у вас все-таки с машиной?

Что ж, возможно, его жена действительно серьезно больна. А может быть, он избил ее, запер.

* * *

Пиа подъехала к дому, который снимала, и уже через окно увидела чистые, белые листы бумаги, дожидавшиеся статьи о райской птице Сирин и райской птице Алконост в русском фольклоре (ведь надо же чем-нибудь заниматься, даже если ты в отпуске).

Она вошла внутрь, поставила вариться чашку кофе, а сама принялась листать местный телефонный справочник, пока не нашла Торе и Гретель Стенссонов. Она надеялась, что ей ответит женщина, но в ухе у нее засверлил раздраженный голос Торе Стенссона.

— В чем дело? — спросил он, потому что она ничего не смогла из себя выдавить. — Если это госпожа профессорша, то позвольте откланяться! — И с грохотом бросил трубку.

Пиа поставила еще кофе и попробовала успокоиться, но она могла думать только о зверях и о женщине, которая создала зверей; женщине, о которой она ничего не знала и потому думала, что знает все.

Как же связаться с ней? Через соседей? Но вряд ли у них есть соседи. Написать ей письмо? Тоже нет, Торе наверняка просматривает почту.

Приходилось признать, что сделать ничего нельзя. Есть тайны, к которым просто невозможно подступиться.

Ночью ей не спалось. Казалось, сон покинул ее навсегда, она слышала все звуки вокруг дома, крадущиеся шаги, слышала, как упала шишка, как взлетела птица. Она чувствовала себя очень одинокой, и из головы не выходила женщина, изваявшая зверей.

Она встала и подошла к окну: среди листвы висела большая луна карнавальная луна, словно взятая из Руссо. Ее свет ложился на стол, на чистые листы бумаги.

* * *

Скажи мне, кто ты; та ли ты, что поднимается раньше других, чтобы побыть одной ранними утренними часами, когда всему присуще спокойствие; боязливая невинность, которую земля вынашивает ночью в своих снах, в надежде на исцеление?

Таким ли утром ты услышала зов из леса, крик живого существа?

И ты не узнала его, ты не могла сказать, крик ли это птицы или четвероногого зверя.

Ты знала только, что беременна, но не понимала чем.

Как потом Звери пришли к тебе? Пустота ли луга позвала тебя: насели меня зверями?

Или, может быть, ты начала не на лугу, но с совсем маленьких зверей с кошки, которая и сейчас лежит на диване в гостиной, у тебя дома, в твоем неприступном форте. И тогда тебе открылось чудо нарисованного солнечного отражения, блика в зрачке; открылось, что он оживляет: кажется, у истукана есть что-то внутри — словно у него есть душа, отвечающая на твой взгляд. Ты почти испугалась, будто совершила кощунство. Ты долго сидела и только смотрела на сотворенное тобою. Как будто оно отделилось от тебя. Как будто загадочное тихое сердце пряталось теперь в материале. Взгляд из глубины нарисованного глаза, чей он?

* * *

Ты погрузилась в транс, посуда стояла немытая, пыль собиралась в углах.

Но все же он помогал тебе вначале, когда ты еще не овладела всеми этапами работы: арматурное железо, бумага, тряпье, металлическая сетка, какую натягивают вокруг курятника, цемент. Он думал: хорошо, что ты нашла себе хобби, хорошо, что ты нашла, чем заняться теперь, когда ваши дети разъехались. Он считал тебя способной.

Звери требовали твоих рук. Ты вылепила их одного за другим. Зайца, Лису, Оленя, Лося. Они получились такими благодарными. Они улыбались, тая в себе загадку и волнение. Из глубины леса вышли их души и завладели своими изображениями. Но только ты видела это. Только ты чувствовала перед ними благоговение, и только у тебя кружилась голова.

Одни говорили, что у тебя умелые руки, другие смеялись и отмечали неправильности в анатомии животных — в прикреплении мышц, длине ног и строении ноздрей. Они не видели чуда, ничего ошеломляющего.

Но ты сама была поглощена, просто одержима своими зверями.

* * *