Удивительный хамелеон

«Сейчас что-то случится, — подумала Лейла. — Они чего-нибудь натворят». И у нее появилось непонятное желание; толстая противная почка расцвела в груди: «Сделай ей больно, уничтожь ее». Она почувствовала, будто она, Лейла, больше не была самой собой. Кто-то другой вылез из нее наружу, отодвинув ее в сторону, словно сама она была всего лишь ширмой.

— Что у тебя под шапкой? — спросила Тессан.

— Защити меня, Господи Иисусе, от змеиного укуса.

Вдруг Мадде сорвала с нее шапку. У Змеюки был маленький череп с редкими волосами, которые она, похоже, никогда не мыла. Хрупкая семенная коробочка. Она скулила, как щенок, пытаясь прикрыть макушку одной рукой, а другую протянула за головным убором.

Взяв шапку, Мадде скорчила гримасу. Она бросила ее за забор, в колючие кусты. Кусочек блестящей фольги зацепился за ветку. «Все это мне снится», подумала Лейла.

Не переставая скулить, Змеюка попятилась и упала, споткнувшись о бортик песочницы.

Она лежала, а из головы у нее текла кровь.

Эмель вскрикнула и закрыла лицо руками.

— О черт! — воскликнула Тессан.

Змеюка лежала без движения, только чуть-чуть вздрагивала.

Они отпрянули.

— Наверно, надо вызвать «скорую», — сказала Пу.

— Она не могла серьезно пораниться, — сказала Элиф. — Должно быть, на бортике был маленький камешек.

— Да она просто притворяется, — сказала Мадде дрожащим голосом.

Тессан подошла поближе:

— Эй, слушай, что с тобой?

И она попыталась разглядеть рану.

Тут Змеюка резко села, обхватив руками макушку:

— Иисус Мария, Дух Святой,

Моисей Авраам Леопард

Уран, Сатанурн со Сраной Планетой!

Она поднялась, обнаружила в кустах свою шапку, фольгу и потянулась за ними рукой, казавшейся неестественно длинной, потом с молниеносной быстротой надела шапку и проскользнула в домик, как будто она и вправду жила там.

— Уриэль-Габриэль-Жопиэль-Змеэль,

Богиэль, Иисус Христос в хлебе и вине! — послышалось оттуда.

— Сматываемся, — выдавила из себя Лейла.

* * *

Она пыталась заснуть. Она представляла себе, что лежит в теплом песке под ясным голубым небом.

Но тело никак не могло угомониться, как будто в нем повсюду засели маленькие осколочки. В комнате было душно.

Когда они пришли, мама приготовила для них кучу разных бутербродов с домашним хлебом. Аппетита ни у кого не было.

Мама великодушно оставила их одних.

У Лейлы на ночном столике лежал номер детского журнала, но никто не стал дразнить ее за это.

Они только хотели поскорее улечься: Лейла в кровать, Мадде на матрасе для гостей, Тессан на тканом ковре, Пу в спальном мешке, а Элиф, Эмель и Нинни — в общей комнате на диване, на широких диванных подушках и на розовом пуховом пальто.

Мадде, Тессан и Пу спали.

У Лейлы перед глазами маячила Змеюка. Исписанная синими каракулями, она на все бросалась. Лоб ее был окровавлен, а губы что-то бубнили. Ее запах, как зараза, засел у Лейлы в ноздрях.

«Я ни в чем не виновата», — думала она, но чувствовала себя так, будто все произошло по ее вине. Непонятное желание обрело форму, ее охватила злоба. Может, бабка потеряла сознание, там, в домике. И теперь лежит без чувств, возможно, мертвая.

Но она же встала. Она же забрала свою шапку.

Все равно. Ее проклятие лежит на мне.

Лейла прокралась из своей комнаты в гостиную.

Нинни тихо, по-щенячьи посапывала на розовом пуховом пальто. Одна из близняшек спала на диване, волосы черным каскадом перекинулись через край. Другая ворочалась на полу, пытаясь сдвинуть три разъезжающиеся диванные подушки.

— Эмель? — шепнула Лейла.

Та, что не могла заснуть, посмотрела на нее.

— Элиф, — поправила она, встала и вышла к Лейле. — Мне снилась всякая гадость, мне плохо.

Они прокрались на кухню. На улице уже светало.

— Что тебе снилось? — спросила Лейла.

— Такая мерзость, что лучше не рассказывать. А ты вообще спала?

— Я все время думаю про Змеюку. А вдруг она лежит там в обмороке.

— Хочешь, пойдем посмотрим, — предложила Элиф.

На улице было прохладно; ласковый ветерок дул им в лицо. Пахло сиренью, невинностью и чистой надеждой.

— Мне плохо, голова раскалывается, — сказала Элиф. — А вдруг она до сих пор там и сейчас не спит?

На детской площадке, окруженной живой изгородью из колючих кустов шиповника, было тихо и пустынно. Был ли там кто-то?

Нет, в домике зияла пустота. На стене светились те же самые неразбочивые граффити. На песке в песочнице было полно следов, как будто старуха плясала там в своих золотых туфлях. Несколько темных пятен крови осталось на деревяшке песочницы. На ветке повис маленький кусочек оловянной фольги.

Элиф легла на деревянную скамейку.

— Мне так хреново, — снова сказала она. — Я чуть-чуть полежу. — Она закрыла глаза.

Лейла на осмелилась возразить. Она посмотрела на домик. Его пустота манила, как открытый колодец. Она не могла ничего с собой поделать и проползла вовнутрь. Там было прохладно и сыро, от песка веяло ледяной старостью. Там тоже валялся обрывок фольги. Мелкая монетка за переправу. Ей не хотелось прикасаться к ней.