Удовольствие во всю длину

Как же теперь его работа? Его труд? А Тузик? Маленький лохматый Тузик, обожающий косточки и кино? Как же косолапый, томящийся за тюремными решетками, тоскливо вглядывающийся в толпу в надежде отыскать пару родных глаз? Его глаз. Наконец, как же Гоша? А деньги? Как же деньги?

Как же все те, кому был нужен он, и то, что было нужно ему?

Он с трудом разлепил ресницы. По противоположной стороне улицы, толкая перед собой зимнюю с поднятым верхом коляску, бодро передвигался одетый в лохмотья человек.

– Эй, – позвал Ракитин. Потом, собрав остатки сил, выкрикнул: – Эй!

Человек, обернувшись, замедлил шаг.

Ракитин махнул ему рукой, подзывая к себе.

Водитель коляски какое-то время вглядывался в его поникшую скособоченную фигуру, прикидывая коэффициент ее бесполезности, и, прикинув, пошкондыбал себе дальше.

– Эй! – Ракитин поднял над головой расправленную купюру весьма солидного достоинства.

Это сработало моментально. Ровно через десять секунд «такси» тормознуло у его ног.

– Что там у тебя? – хрипло спросил Ракитин.

– Пушнина, – промычал человек с заплывшим от изнурительного пьянства лицом.

– Я ее у тебя покупаю, – прошептал Ракитин и скомандовал: – Выгружай.

Когда пустые бутылки и Ракитин поменялись местами, водитель коляски, пряча полученную купюру, спросил:

– В больницу?

Пассажир отрицательно мотнул головой:

– В аптеку.

9

Как будто ангел пляшет на кончике языка. Да, сильнее не скажешь. Ангел, дарующий жизнь.

Ракитин, развалившись в коляске, прикладывался ко второму пузырьку. Рядом, притулившись на камушке, с мальком в руках сидел Петруха. Жизнь постепенно, по мере поглощения лекарств, возвращалась к обоим.

Да, она возвратилась. Возвратилась так же легко, как и прощалась двадцать минут назад. Как легкомысленная беспутная девка, обидчивая, но вместе с тем не помнящая зла.

Ракитин, лежа на спине, умиротворенно смотрел в бездонный колодец неба, как когда-то в далеком детстве, пытаясь разглядеть на его поверхности свое отражение. Тогда он еще считал себя избранным, рожденным для громких подвигов и тихой славы.

– Петро, – позвал он. – А, Петро?

– Че?

– У тебя когда-нибудь был шанс?

Петруха непонимающе вылупил маленькие глазки.

– Какой такой еще шанс?

Ракитин улыбнулся уголком рта.

– Шанс, – сказал он. – Я говорю о шансе, Петруха. О последнем, о единственном и неповторимом. Так был он у тебя или нет?

– Не знаю, – сказал Петруха.

Потом сплюнул под ноги:

– Шанс там какой-то.

10

– Пришел, – удовлетворенно произнес Гоша. – Прилетел, голубок.

Голубок кивнул. Под левым глазом синел фингал.

– Подрался? – Гоша хищно сощурился.

– Да нет. – Ракитин махнул рукой. – Упал.

– Ага, – согласился Георгий. – Упал.

Ракитин потупился. Под левым глазом саднило досадное чувство неловкости.

– Ладно, – улыбнулся Гоша. – Молодца.

Ракитин ничего не имел против. Он ждал.

Внезапно Гоша, воровато оглянувшись на дверь, жарко задышал ему в самое ухо.

– Братуха, выручай. Я вчера соску склеил. Семнадцати нет, представляешь? А жопа на полспины. Короче, сегодня возьмешь мою старуху.

Ракитин опешил.

– Какаю старуху?

– Какую. Какая уж есть. Жену мою возьмешь.

Жену?! Ракитин зарделся.

– Че ты ссышь-то? – Гоша легонько двинул его кулаком. – Ты не ссы, понял?

Ракитин сглотнул и помотал головой. Потом выдавил:

– Там… это… Там было написано… животные… домашние животные…

– Ну ты даешь. – Гоша разочарованно развел руками. – А я тебе дикое предлагаю?

Ракитин горестно вздохнул и протянул руку. Зеленоватые купюры тут же накрыли его ладонь.

– Не забуду, – прошептал Гоша, чмокая в щеку Ракитина.

Минут через двадцать дверь наконец-то открылась, и Ракитин едва не упал. К нему вышла она. Та самая, которая приходила во снах, обжигала и сдирала кожу, а потом весь день он чувствовал на губах вкус ее губ.

Она улыбнулась.

– Вас ведь Вольдемаром зовут? – безумной флейтой прозвучал ее голос.

Ракитин кивнул, нащупывая спиной стену. Вольдемаром. Так звала его мама.

– Прекрасно, – сказала она. – Тогда, Вольдемар, ведите меня.

– Ку-ку… куда? – растерянно прокуковал Ракитин.

– Куда хотите, – улыбнулся ангел.

Они шли по улице, она держала его под руку, и ему казалось, что его ноги не касаются мостовой. Его жесткий локоть упирался в мягкость ее груди. Смерть и нежность витали над головой.

– Ты меня любишь? – спросила она, когда они легли на его рваный матрац.

– Да, – ответил он, и его глаза обожгло.

Она прижалась к нему горячим телом и замерла. И он тоже замер. И все у них соприкасалось. До единого волоска. И это было внепредельно. Не было слов описать это волшебство.

– Ты сильный, – шептала она. – Ты умный. Ты хищный, ты добрый, ласковый и родной. Ты мой тигр, мой воробушек. Сладость моя и гадость. Ты все, что было и не было. В тебе одном сошлись все мои желания. Я хочу раствориться в твоем теле и не умереть. Никогда не умереть.

Ракитин же наоборот мечтал о смерти. Он лежал и призывал ее прийти сейчас же и резануть его своей косой. Все, о чем он не смел мечтать, сбылось. Он вслушивался в ее лепет и таял, млел и плавился.

– Дай мне шанс, – вдруг произнесла она. – Умоляю, один только шанс.

11

– Где она? – Ракитин дрожал от возбуждения и испуга.