На выход Акулина, если верить матери, одевалась скромно и аккуратно, а в последнее время — не дни, скорее недели, — была как-то особенно задумчива и делалась мрачной, особенно когда дело доходило о вопросов о муже. Своё настроение она никак не объясняла, лишь отшучивалась, но Наталия Николаевна предположила, что дочь намеревалась прекратить затянувшуюся агонию печального брака. Невзирая на неминуемое неодобрение и даже порицание окружающих, особенно старшего поколения, Акулина, кажется, была уже готова к этому шагу. Ρазводы не поощрялись ни церковью, ни обществом, однако с учётом отсутствия детей Горбачи могли расторгнуть брак без особого труда.
А вот двух других покойниц, портреты которых поручик на всякий случай показал Наталии Николаевне, та предсказуемо не опознала и среди круга общения дочери таких не видела.
Титов записал показания женщины, возлагая, впрочем, куда больше надежд на дневник и подруг Акулины. Любящая дочь наверняка не стала бы расстраивать больную мать неприятными вестями, а вот поделиться с подругами или, лучше, с немой книжицей — совсем иное.
— Наталия Николаевна, как вы себя чувствуете? — наконец ровно спросил поручик, когда все прочие детали оказались выяснены. — У меня есть еще один, последний, вопрос, но он может быть весьма тяжёлым и болезненным.
— Спрашивайте, господин полицейский, — тонкие бледные губы тронула слабая улыбка, или даже тень её. — Мне остались считаные дни или даже часы, и если вы сократите этот срок — я буду счастлива.
— Вы знали, что ваша дочь носила ребёнка? Около месяца.
Женщина несколько мгновений сидела неподвижно, после чего медленно качнула головой, хотя уже можно было обойтись и без этого: ответ стал ясен сразу. Да, впрочем, Титов о нём догадывался еще до того, как задал вопрос, однако не спросить не имел права.
— Что ж. Раз богу так было угодно… Видимо, я сильно грешила в жизни. Впрочем, скоро уже за всё отвечу, — голос её сошёл на невнятное бормотание, потом повисла тишина. Через несколько мгновений неловкого, напряжённого молчания, которое сыскари не решались нарушить, Наталия Николаевна вновь заговорила — ровно, почти твёрдо: — Это всё, что вы хотели узнать?
— Да. По крайней мере, пока.
— Потом уже не будет. Мы с вами уже не увидимся, — качнула головой женщина. — Поймайте его, пожалуйста.
— Мне самому очень этого хочется, — искренне проговорил Натан, избегая, впрочем, обещаний и клятв. Титов не отличался особым суеверием, но всё равно не хотел брать на себя подобное обязательство, тем более от умирающей и раненной горем женщины. Он, конечно, собирался сделать всё, от него зависящее, чтобы убийца понёс суровое наказание, но далеко не всё в этом мире зависело от поручика.
Хозяйка дома не стала настаивать, лишь кивнула, и сыскари, распрощавшись, вышли, остановились у крыльца.
С низких, толстых серых туч продолжал сыпаться мелкий дождь. Аэлита запрокинула голову, подставляя лицо мороси, и, крепко зажмурившись, несколько раз глубоко вздохнула.
— Вы в порядке? — озабоченно проследив за этими действиями, спросил Титов.
— Да, наверное, — отозвалась Брамс, не опуская головы. — Это… ужасно.
— Что именно?
— Вот эта старуха, — вздохнула девушка. — Я понимаю, что это плохо и она, может быть, очень хорошая женщина, но как же гадко там находиться…
— Это естественно, — сочувственно пожал плечами Натан. И постарался отвлечь спутницу от неприятных переживаний: — Что вы думаете об Акулине?
— Не знаю, — поморщилась вещевичка. — Да не разбираюсь я в людях и её совсем не могу себе представить!
— А всё-таки? — заинтересовался Титов. — Что именно вас особенно смущает?
— Это экзамен? — подозрительно покосилась на него Брамс, после недавнего визита взвинченная и склонная огрызаться.
— Нет, мы просто обсуждаем общее дело, — спокойно улыбнулся поручик. — Вы же хотите научиться следственному ремеслу, да?
— Ну да, — не вполне уверенно откликнулась она и, нахмурившись, пробормотала: — Странно это. Муж говорит, ей нужны были деньги, а мать уверяет — наоборот. Как такое возможно?
— Очень просто, — удовлетворённо хмыкнул Натан. — Один из них врёт или ошибается.
— А так может быть? — изумлённо выгнула брови Брамс. — То есть я хочу сказать, я об этом как-то не подумала… Да и вы не стали их разубеждать и пытаться на этом поймать!
— Если я им не верю, им совсем не обязательно об этом знать. Зачем? — пожал плечами поручик. — Кроме того, ложь может быть и неумышленной. Матерям зачастую слепит глаза любовь к детям, особенно если этот ребёнок единственный, и не исключено, что видимый ею образ «Кулечки» весьма далёк от истины. Даже у самых жестоких и безжалостных чудовищ есть родители, и они порой просто отказываются видеть весь ужас своих чад. А с другой стороны, решительно все, начиная с самого Сергея Михайловича, говорят о том, что супруги не ладили и не понимали друг друга, были фактически чужими. Не исключено, что проблема и в этом тоже.
— Но нам же необходима правда, да? — Аэлита заметно оживилась и заинтересовалась словами поручика, стряхнув оцепенение. — И как её выяснить?