Уфимская литературная критика. Выпуск 1

Далее, удивляет определение «экспериментальной литературы» – это, по мнению Э. Байкова, «поток сознания», «дадаизм», «сюрреализм», «экспрессионизм» и т. д. Речь идет о литературно-художественных течениях, образовавшихся в начале прошлого столетия. Эти течения и направления давно все изучены и переизучены, по ним написаны горы диссертаций, их проходят во всех учебных заведениях, в том числе и в башкирских. С таким же успехом можно представить передовых физиков, выбивших гранд у каких-нибудь просвещенных газовиков-нефтянников на эксперименты по определению скорости света. Конечно, в силу известных обстоятельств многие направления современного искусства проникли на нашу родину со значительным опозданием, но восклицать по прошествии более ста лет «если это – искусство, то и творения пациентов психиатрических клиник тоже» настолько же уместно, как возмущаться тяжестью гекзаметров Гомера или ограниченностью принципа триединства в драматургии классицизма.

Не менее странными кажутся нападки на издателей, «которым лишь бы «постебаться» над доверчивой читательской публикой постсоветской эпохи». Публика, положим, и во времена Чехова была «дурой», но постсоветская эпоха – это эпоха передела собственности и первоначального накопления капитала, тут «стебаться» некогда, надо «капусту рубить», попутно отстреливая конкурентов. На «дадаизме» и «потоке сознания» много не заработаешь – это литература для довольно узкого и, как правило, не очень платежеспособного слоя читателей. Да что говорить достаточно зайти в любой книжный магазин и попробовать в лощеном море детективов, женских романов и фантастики отыскать этих злодеев – альтернативных литераторов. О какой погоне за «суетной мирской славой и большими гонорарами» говорит Э. Байков? Вся их слава – это в лучшем случае тот же разгром в газетной статье, если повезет, и попадутся на глаза безальтернативному критику, а обычно – объявление на фонарном столбе о вечере поэзии в каком-нибудь подвале. Говорить же об их деньгах – все равно, что упоминать о бельевой веревке в доме повесившейся прачки.

Перейдем к теоретическим посылам Э. Байкова. Всевозможные авангардные тексты, по его мнению, – это «тотальный нигилизм, деструктивность мышления, психосоциальное и социокультурное юродство», ну и, естественно, «выпущенный на волю низменно-животный инстинкт».

Что такое «психосоциальное и социокультурное юродство» я не знаю, но думаю, что-то очень жуткое, поэтому оставляю его мужественным читателям. Остановимся на более доступных терминах, например, на авангарде. Начнем с того, что это подвижное понятие, определяющее некий передний край чего-либо. Авангардом в искусстве были и барокко, и классицизм, и модернизм. Сейчас тоже хватает авангардных течений, которые обычно накрывают лоскутным одеялом постмодерна, чтобы антагонистам было удобно пройтись по ним в декоративных лаптях яко по «почве». Для этих целей постмодерн очень подходит, потому что имеет множество определений, а значит, не имеет определения по определению. Под это одеяло запихнуто столько совершенно разных авторов, что невольно начинаешь ощущать некую пародийность и оттого сам оказываешься как бы в постмодерне.

Вызывающие благородный и порой вполне оправданный гнев любителей изящной словесности Владимир Сорокин, или Виктор Ерофеев, или какой-нибудь Могучев занимают в постмодерне совсем не много места. Достаточно мимолетной тени прогуливающегося Набокова, чтобы оценить значимость лучиков их дарования. Что же касается «низменно-животного инстинкта», то в современной «традиционной» прозе про воров в законе, милиционеров вне закона и проститутках под законом его столько, что жалкой лепты постмодернистов хватит разве что на унитаз, слепленный из папье-маше новыми комсомольцами путинского призыва.

Ну и, наконец, самый глобальный вопрос: что же такое искусство? Э. Байков утверждает, что оно всегда покоится на трех китах: гуманизме, реализме и рационализме. Каждый из трех китов требует отдельного разговора, которые мы вести не будем ввиду ограниченности пространства, но без некоторых замечаний все же не обойтись. Сразу же вызывает недоумение кит по имени «рационализм». Искусство, которое можно объяснить, – это не искусство, это арифметика, хотя и ее почему-то хочется отгородить от «рацио». Рациональность – это предсказуемость, предсказуемость – это скука, скука – это не искусство.

Кит по имени «реализм» тоже требует разъяснений. Понимать реализм, как «что вижу, о том и пою». По меньшей мере наивно. Реализм должен вызвать адекватные представленному объекту искусства мысли и чувства. «Лебеди» и «мишки» бесплодны для моего сознания и никогда не проникнут в реализм моих образов. Напротив, «Герника», «Подсолнухи» или пугающие офорты Гойи, даже если и вызовут смятение разума, всегда будут продуктивны, потому что взрастят новые мысли и чувства, т. е. создадут реальность.