Угасший огонь

Тут был ее дом, ее цветы, все это принадлежало ей, в этом был смысл ее существования. Сейчас она почувствовала это особенно остро. Синья медленно оглядела ограду, которую сама соорудила, розовые кусты, которые сама посадила. Все тут сделано ее руками. Неужели у нее все отберут? Зека с открытым ртом спал в гамаке. Она боялась смотреть на мужа, ее пугало его искаженное лицо. Однако нужно было принимать какие-то меры. Неужто Флорипес говорит правду? Сумерки стали сгущаться. В небе замелькали летучие мыши. Позднее они повиснут на спелых плодах. Из комнаты, где спала дочь, ничего не было слышно. Синье казалось, что она одна во всем мире и вокруг нее мертвая тишина. Куры успокаивались на насесте, тихонько блеял козел. Она вспомнила, что не дала ему воды. Пошла на кухню. Там было темно, совсем темно. Она зажгла лампу, и вдруг ее охватило острое желание закричать, завыть, разрыдаться. Лампа осветила кухню. В дверях возникло огромное опухшее лицо Зеки, дикое, зверское. Она выронила лампу и убежала.

— Да что с тобой, жена? Это же я.

Постепенно Синья пришла в себя, ей стало стыдно.

— Я только что видела тебя в гамаке и решила, что в доме кто-то чужой.

— Куда это годится, что тебе, старой женщине, что-то привиделось! Да, кстати, я услышал, как проезжает коляска, и вспомнил, что полковник хочет поговорить со мной. Что еще нужно от меня чертову старику? Я уверен, что все это козни проклятого Флорипеса. Он, наверное, наговорил на меня этому сумасшедшему. Но меня не запугаешь. Я болен, но еще в силах выпустить кишки подлым кабрам.

Он говорил, скрипя зубами, с таким видом, будто во всем была виновата жена.

— Успокойся, Зека. Тут проходил сеу Маноэл де Урсула и принес нам кое-что к обеду.

— Если это штуки Флорипеса, то, клянусь, я убью его! Мне не так много осталось жить, но и этому негодяю долго не протянуть!

Голос его осекся; керосиновая лампа освещала желтые глаза, грязную бороду и косматые волосы разъяренного мастера. Он сел на ящик. Жена подала ему чашку кофе. Он совсем обессилел. В кухню вошла Марта и присела возле двери. Все молчали. Мастер Амаро медленно поднялся. Некоторое время спустя гамак снова заскрипел под тяжестью тела. Пришел Жозе Пассариньо и попросил поесть. Вокруг коптившей лампы вились комары.

— Фитиль пересох, дона Синья. Я голоден сегодня, как сертанежо.

— Сейчас, сейчас, сеу Жозе.

Марта вскочила и со злобой закричала:

— Несчастные, вы думаете, что убиваете меня, думаете, что мочитесь на меня?

Мастер пришел посмотреть, что случилось. Марта задыхалась.

— Что с тобой, девочка?

— Девочка, девочка! Я девочка… Где она, эта девочка?

И она бросилась вон из дома. Старая Синья схватила ее, но Марта стала вырываться, хохотать и кричать все громче и громче.

— Сеу Жозе, помогите мне.

Пассариньо подбежал к девушке. Мастер Жозе Амаро с ремнем в руке бросился к дочери и начал ее безжалостно хлестать. Старая Синья закричала:

— Остановись, побойся бога, остановись, во имя Христа!

А он хлестал ее все сильнее, вытаращив глаза.

— Я хочу, жена, выбить из нее болезнь.

Марта, свернувшись калачиком на полу, рыдала, как ребенок. Мастер Амаро, обессилев, упал. Пассариньо подхватил его и поволок к гамаку. Рыдания Марты раздавались то громче, то тише, они походили на скрип повозки, которую тянут быки.

— Несчастный ты человек! — закричала старуха. И снова вечернюю тишину нарушили колокольчики проезжавшего кабриолета. В доме мастера Амаро было тихо. Сидя в гамаке, шорник хотел только одного — умереть. Сердце бешено колотилось, совсем как в ту ночь, когда случился обморок, рот был открыт, в ушах стоял звон. Но постепенно он стал приходить в себя, и взгляд его прояснился. Он улегся, натянул на голову простыню и неожиданно разрыдался. Из его желтых глаз полились горькие слезы; он страдал, ему было больно за своих близких. Он отчетливо слышал, как жена сказала на кухне:

— Злобный он, отец.

Ему захотелось встать, пойти поговорить с Синьей. Он был уверен, что все болезни можно из дочери выбить, хорошенько выдрав ее ремнем. Именно так Маноэл Фейтоза из Католэ лечил свою дочь, у которой были точно такие же припадки безумия.

— Злобный отец.

Понемногу силы возвращались к нему. В открытое окно заглядывала огромная красная луна, похожая на гигантский глаз, — казалось, она наблюдает за ним. Порывы холодного ночного ветра раскачивали ветви питомбейры. С большим трудом Жозе Амаро поднялся и побрел к выходу. Жозе Пассариньо уже ушел. В комнате мастер увидел дочь, которую Синья держала в объятиях. Он ждал, что жена сразу же набросится на него.

— Зека, у тебя нет сердца.