Угль, пылающий огнем

Авторитет сравнительно новой для Переделкина — послевоенной — улицы Довженко среди всех других улиц, гордящихся своими «былыми» классиками, поднялся, когда здесь в невзрачном домике, более похожем на опрятный барак, чем на дачу, домике, где раньше жил писатель-летчик Марк Галлай, а до него — писательский начальник Владимир Карпов, переехавший отсюда в более престижное помещение, поселились Семен Израилевич Липкин с Инной Львовной Лиснянской. Сразу целых две поэтические индивидуальности. Своеобразны были и сами таланты, и темпераменты, и способы высказывания, и манера поведения… Что отнюдь не мешало, а помогало их единству.

Поэты на улице были представлены, причем в разнообразии — от Булата Окуджавы до Льва Ошанина. Обитал здесь и Олег Чухонцев. Однако…

Семен Израилевич самим своим внушительным опытом, познаниями, но — еще и возрастом притягивал сознание. Уже потерявшие своих «старших» были рады видеть «старшего», да еще столь бодрого, насмешливого, с только что вышедшей новой книгой, с новым журналом в руках.

Читатели этой книги, конечно, знают историю с «Метрополем». И знают, что только Липкин и Лиснянская вышли из Союза писателей в знак протеста против исключения Евгения Попова и Виктора Ерофеева, принятых туда буквально накануне скандала.

Ьлагородство — вещь не заразительная, а во все времена исключительная. Именно благородство отличало поведение и сам облик Семена Липкина. В разных проявлениях — от общественного до частного. Пример. Патриарх был истинным джентльменом: он вставал с кресла, когда дама входила в комнату (несмотря на все протесты) и целовал даме при встрече и на прощание руку. При нем хотелось встряхнуть перышки, как птица. Прихорошиться — не только внешне, но и внутренне.

Липкин врастал в Переделкино постепенно.

После «Метрополя» они с Инной были лишены возможности пользоваться путевками в Дом творчества — как исключенные (по их собственному желанию означало для начальства писательского, что ими брезгуют, а не только не подчиняются руководству. Какие уж тут Дома творчества, какие путевки!).

И они жили на даче литературоведа Николая Степанова на углу улиц Горького и Гоголя, неподалеку от «сиреневой» дачи Вениамина Александровича Каверина, который был издавна с Липкиным в дружеских отношениях. Ценил и любил Липкина и Анатолий Рыбаков (это уже улица Довженко).

И только уже в конце 80‑х они стали опять ездить в переделкинский Дом творчества. С Липкиным был дружен мой свекор, Анатолий Рыбаков. Они были не просто люди одного поколения — одногодки. Но Липкин уже не мог приходить с улицы Серафимовича на улицу Довженко, где находилась дача Рыбакова, — Рыбаков к нему приходил. А ведь ушел из жизни Анатолий Наумович раньше Липкина, хотя постоянно замечал, что тот не так хорошо себя чувствует…

Литфонд предоставил Липкину дачные полдомика только к концу 90‑х. Они с Инной сделали ремонт, в домике пахло свежей краской, новыми обоями, хотя и недорогой, но новой крепкой мебелью… Инна любовно налаживала быт, еще одно гнездо, чтобы им вместе (так они назвали свою совместную книгу стихов) было уютно. Необходимые книги расставлены по полкам, на стенах — фотографии, в том числе и портреты С. И. Его кабинетик соединен с его спаленкой, — комнатки совсем небольшие. Устроили новоселье, созвали соседей, угощали по-бакински долмой. Семен Израилевич — во главе стола, моложавый, свежий, в модной клетчатой рубашке, сияющий синими глазами, любезный и внимательный хозяин. И потом — на день рождения к нему 19 сентября всегда подтягивались гости-соседи; на 90-летие, в 2001 г., столы на даче тянулись через три комнаты. А потом — в музее Булата Окуджавы в прекрасный, тихий, солнечный день теплой еще осени собралась публика, чтобы послушать стихи и устные воспоминания. И Липкин, не устав, прочитал вслух целую поэму!

В будние дни с утра все работают, сидят по своим норам — С. И. если не работал, то читал у себя. Когда я заходила к Инне, то всегда перекидывалась и с ним новостями и слухами. И — очень хотелось втянуть его в письмо, в работу. Так — в результате разговоров-переговоров — в «Знамени» появился его большой очерк о Валентине Катаеве.

Днем патриарх гулял — перед обедом полагался часовой моцион. Я и сейчас вижу, как они с Инной Львовной вдвоем, под руку, неторопливо шагают по направлению к корту — подышать, посмотреть на небо, на деревья.

Патриарх был пунктуален в быту, сдержан в словах, неспешен в походке, ироничен в оценке, доброжелателен при новом повороте мысли в разговоре.