Угль, пылающий огнем

Минувшей осенью, в день его рождения, я отправился на кладбище: Инна Львовна попросила взглянуть, что там и как, она собиралась прийти попозже.

Я прихватил с собой веник, начал обметать надгробье, усыпанное желтыми листьями, — как вдруг на камень слетела маленькая коричневая птичка. Нисколько не боясь моего веника, она склонила головку, как будто вглядывалась в меня.

Чуть более резкое движение. Птичка не шелохнулась. И пока я мел — то более, то менее энергично, она была рядом: попрыгивая с место на место. Скованность и усталость от прошедшего дня постепенно куда-то ушли, я закончил свое дело, сложил листья в мешок и выпрямился. На душе стало тепло и спокойно. И — посмотрел на птичку: она была еще здесь.

Секунда — и только поднявшийся в воздух листок. Птички уже не было…

Я рассказал о кладбищенской гостье Инне Львовне, а она мне и говорит: «Это же его душа показалась!..»

Семен Израилевич, я так по Вам соскучился.

Давид Кугультинов О ЛИПКИНЕ’

<1> Из «Автобиографии» 2

<…> Крушение моих литературных иллюзий началось после того, как я приехал учиться в Элисту. При образцовой средней школе № 1 (тогда были образцовые школы) был литературный кружок. Разумеется, я сразу записался туда и в смятении начал догадываться, что стихам моим еще очень далеко до истинной поэзии. Руководителем нашего кружка был преподаватель русского языка и литературы, один из самых образованных калмыцких писателей Бата Манджиевич Манджиев. <…>

В ту пору мне, 14-летнему парнишке, посчастливилось познакомиться с двумя замечательными людьми, которым я благодарен до сегодняшнего дня. Это был классик калмыцкой литературы Баатр Басангов и известный переводчик «Джангара» прекрасный русский поэт Семен Липкин. Они-то и показали мне труднейшую дорогу, по которой нужно было идти, сбивая в кровь ноги, — дорогу в чудесную страну, называемую Поэзией.

Однажды я принес в номер гостиницы, где жили он и Семен Липкин, историческую повесть из времен Чингисхана, написанную мной на русском языке, разумеется, чрезвычайно слабую.

За круглым столом вместе с хозяевами сидел красивый старик с очень добрым лицом, похожий на интеллигентного столяра. Это был прославленный художник Владимир Андреевич Фаворский, приехавший в Элисту готовить иллюстрации к «Джангару». Помню, посмотрев несколько страниц мелко исписанной общей тетради в клетку, Семен Израилевич сказал:

— Из вас может получиться писатель, вы умеете думать и ясно видеть… А с языком у вас плохо, беден он у вас. Сумеете ли вы описать расстояние от переносицы до кончика носа на двух страницах? — вдруг неожиданно спросил он.

— Нет, — подумав, ответил я.

— Так нужно учиться этому, — сказал он, — писатель должен виртуозно владеть словом…

<2> Из статьи «Давнее и наше» 3

<…> Около 30 лет тому назад руководитель литературного кружка сообщил нам, что нашу школу посетят известные писатели Семен Липкин и Баатр Басангов. В то время шла подготовка к 550-летию великого калмыцкого народного эпоса «Джангар». <…>

Семен Израилевич Липкин говорил нам о «Джангаре», по-своему тонко и остроумно толковал эпос. Примелькавшиеся и ставшие привычными эпитеты вдруг приобретали новый, первоначальный смысл, сверкая всеми цветами степной радуги, обдавая нас свежестью летнего утра… <…>

Прошло много лет. И вот совсем недавно, прочитав сборник повестей «О богатырях, умельцах и волшебниках», я вспомнил свою первую встречу с Липкиным. И вспомнил не случайно. Три повести, написанные по мотивам калмыцкого, киргизского и узбекского фольклора — «Манас Великодушный», «Приключения богатыря Шовшура, прозванного Лотосом» и «Царевна из Города Тьмы» объединены в одну книгу. Но удивительное дело, три совершенно разные повести после прочтения оставляют впечатление, будто это части одного произведения, композиционно связанные между собою нитью невидимого единого сюжета. Почему, откуда такое впечатление, подумал я. И кажется, нашел ответ: дело в том, что писатель сумел выразить сокровенные чаяния и идеалы трех народов, воплощенные в их бессмертных творениях, а их идеалы и чаяния одни и те же.

Но для того чтобы так проникнуть в суть народных идеалов и чаяний, недостаточно проштудировать произведения… нет, для этого нужно было своими глазами видеть, как трепетно светят звезды, когда глядишь на них с высот Памира, как радуется или плачет киргиз… Для этого нужно хоть раз быть обласканным ветрами Узбекистана и услышать, как молодой узбек, словно молитву, шепчет вечно юные строфы древних стихов о любви. А Семен Липкин все это видел, слышал и чувствовал, как умеет видеть, слышать и чувствовать только поэт. Его память сохранила всю свежесть впечатлений для будущих книг. Вот почему я вспомнил нашу первую встречу с ним и его кибитку на просторах калмыцких степей. Он вникал в душу народа, постигал его психологию, идеалы. Точно так же он изучал жизнь, быт, психологию киргизов и узбеков.