Угли войны

До меня ни один корабль не подавал в отставку. Но власти не имели силы мне помешать, разве что приказали бы уничтожить. Я высадила команду на нейтральной станции – кроме Джорджа Уокера, который, не испугавшись обвинений в измене, сам захотел остаться, – и объявила себя принадлежащей Дому Возврата.

Капитану Констанц я, конечно, не объясняла своих мотивов. Во время долгой и ожесточенной кампании Архипелаго мы воевали на разных сторонах. Она командовала медицинским фрегатом внешников и немалую часть войны провела на орбите Пелапатарна. Мы обе присутствовали при финальной бойне, но никогда о ней не говорили. В Доме Возврата былые враги плечом к плечу трудились на общее благо; бывшие преступники заглаживали вину, жертвуя собой. Вступивший в Дом Возврата отрекался от прошлого и отдавал себя службе своему роду – а в моем случае роду, сконструировавшему меня и мою семью.

Я наслаждалась бьющим в спину безжалостным шквалом, едва ощутимым трением серого тумана о ведущий край. Погружение в высшие измерения несло в себе риск, но, как и прыжки бейсджамперов, восторженный ужас скоро становился наркотиком. В мою бытность боевым кораблем переживание этих полетов обострялось предвкушением схватки. Теперь я была ангелом милосердия, и меня подхлестывало сознание, что каждая выигранная секунда может обернуться спасенной жизнью.

11. Она Судак

Я вывалилась в сознание на разбитой плитке разрушенного спортзала. Времени не было. Я позволила себе зависнуть на миг. Все представлялось нереальным; боль и судороги – просто от слишком энергичных упражнений в любви и сурового часа на тренажерах. А потом ноздри наполнились дымом, а уши – криками. И голова тошно поплыла от сознания, что случилось страшное. Я села, и мир перевернулся. Ноги до бедер торчали из-под халата, левая рука неуклюже повисла. Я чувствовала себя избитой, голой и заскорузлой, как жертва атомного удара. Подростки из сауны пропали, скошенные обломками, перемолотые и разбитые силой толчка.

Я была в бассейне.

Я помнила… торпеды.

Пол за моей спиной шел круто вверх, накренившись под необычным углом. Та вода, что осталась в бассейне, располагалась наклонно к палубе. Я не знала, что случилось с «Амстердамом», но по тому, как нас перекосило. поняла: искусственная сила тяжести отказала.

– Корабль?

Я, ухватившись за распахнутую створку шкафчика, подтянулась на ноги. В левой руке при каждом движении вспыхивала боль, но я почти не сомневалась, что перелома нет. Модификация сделала мои кости практически несокрушимыми. Мышцы могло смять в кашу, но плечевая кость наверняка уцелела.

– Корабль, ты есть?

Хриплый вопль в коридоре сорвался через крещендо в рваное, предсмертное молчание.

– Корабль?

Я осторожно, придерживаясь здоровой рукой за стену, шагнула в коридор, ведущий к центральной воздушной шахте. Все инстинкты велели выбираться отсюда, найти спасательную шлюпку и покинуть разбитый корабль. Тот, кто это сделал, мог вернуться и довершить начатое. Могла пострадать термоядерная установка. У меня была тысяча причин бежать без оглядки, но бросить Адама было стыдно – как бывает стыдно бросить домашнее животное. Он молодой, не бывал в бою, не испытывал телесных травм. Мне представлялось, как он сжался в комок у стены, ноги придавлены упавшей мебелью… Он рисовался мне в коме, истекающим кровью в душевой, красивая голова разбита о кафельную стену. Что он, может быть, уже мертв, мне на ум не пришло. В ту минуту я знала одно: мой долг – вернуться в каюту и проверить, как он.

Выбравшись к центральной шахте, я глянула вверх, в пятьдесят метров пустоты. Деревья повисли косо. С некоторых балкончиков тянуло черным дымом. В воздухе заполошно метались птицы. На травяном полу шахты лежало несколько трупов, сброшенных толчком с верхних палуб. Я поймала себя на том, что разглядываю их, прикидывая, кто сколько падал.

Транспортные трубы, как и следовало ожидать, не работали. Если идти в каюту, оставалось только подняться на шесть этажей пешком, но лестничную дверь перекосило и заклинило. Пока я сумела оттянуть ее, чтобы протиснуться, до крови ободрала костяшки пальцев.

На три пролета я поднялась, потом сломалась. Помятая рука бессовестно болела, ноги дрожали и подгибались. Я привалилась спиной к гладкой белой стене и соскользнула по ней на пол. Пол холодил голые ляжки. Лестницу использовали редко, так что при восхождении я никого не встретила – а сколько осталось запертыми в отказавших трубах, даже думать не хотелось. Взглянув на закрученные по спирали ступени над собой, я поняла, что дальше идти нет сил. При всей моей решимости пробиться к Адаму мне нужна была медицинская помощь.