Углич

И царь негромко рассмеялся. Глаза его стали лукавыми и озорными.

— Стрельцы, вы тут постойте. И чтоб не галдели… А мы, — Иван Васильевич подмигнул боярам, — на купаленку глянем.

К реке подходили тихо, сторожко. Афанасий Федорович поманил царя в кустарник и зашептал:

— Тут нас не видно, великий государь А девки, как на ладони.

Девки и в самом деле оказались на самом виду. С визгом и веселым криком, покупавшись, они стали выходить на песчаный берег. И выход их из воды был перед самыми глазами царя.

Великий прелюбодей и сладострастник впился жадными очами в обнаженных девок. Их было пятеро. Четверо из них, пышнотелые, не первой молодости, неторопко стали облачаться в сарафаны, а вот последняя, молодая, красивая, с высокими грудями, запрокинула гибкие руки за голову и, весело улыбаясь, стояла во всей своей цветущей красе (прямо перед государем) и не спешила надевать на себя сарафан.

Иван Васильевич похотливо засопел носом. Не отрывая от девки ненасытного взгляда, шепнул Нагому:

— Кто такая?

Афанасий Федорович, изобразив сердитое лицо, строго отозвался.

— Вот я ей задам. Сколь раз говорил — не ходи без мамки на купальню. Ох, накажу!

— Кто, сказываю? — нетерпеливо вопросил царь.

— Да ты уже ее видел, великий государь. У меня на пиру. Марья-племянница.

— Марья?.. Та самая? Зело пригожа твоя племянница. Зело пригожа, — раздумчиво произнес Иван Васильевич, во все глаза, продолжая разглядывать молодую черноволосую купальщицу.

— Поторопить, великий государь? Тиун в мгновение ока повелит удалиться.

— Не надо, Афанасий… Пусть Марья твоя на солнышке обогреется.

А племянница обернулась к царю задом, и вновь закинула руки за голову. Пусть, пусть государь разглядит все её девичьи прелести.

— Ох, ладна, бестия, ох, ладна.

Иван Васильевич даже издал тихий стон от внезапно возникшего вожделения. Наконец, с трудом оторвавшись глазами от голой Марии, царь молвил:

— Девок пугать не будем… Что-то мне купаться расхотелось, Афанасий Федорович. Пойдем-ка вспять в твой терем.

Все послушно повернули назад.

Борис же Годунов шел позади царя и негодовал:

«Ловко же всё подстроил Афанасий. Ну и хитрец! Ведал, чем царя наповал сразить. Теперь государь эту роскошную девицу из рук не выпустит. Наверняка женится. Ныне и дядя ни чем не сможет помочь. Уж, коль царю, эта Мария понравилась, то уже никто не сумеет его остановить. Но то ж беда! Нагие заполонят весь дворец и возглавят многие из приказов. Они все силы предпримут, чтобы отстранить Годуновых от трона. Господи, что же делать?!»

Заметив помрачневшее лицо племянника, Дмитрий Федорович стиснул его за руку, и произнес:

— Спокойно, Борис. И мы не лыком шиты. Спокойно.

За обедом Иван Васильевич был оживлен и весел. Он был явно возбужден. После третьей чарки царь повернулся к Нагому и спросил:

— А что, Афанасий Федорович, отдашь свою племянницу за меня в жены?

У Нагого дрогнул кубок в руке. Наконец-то! Быстро же царь надумал.

Вышел из кресла и земно, коснувшись пальцами бухарского ковра, поклонился.

— Сочту за честь, великий государь.

— Другого ответа от тебя и не ждал, мой будущий тесть, — довольно молвил Иван Васильевич и глянул на Дмитрия Годунова.

— Ну а ты что скажешь, постельничий?

Дмитрий Федорович, конечно же, возразить не мог. Пойти против царя — самое малое угодить в опалу. Но тогда прощай все его радужные надежды — выдать племянницу Ирину за царевича Федора. И Дмитрий, благостно улыбаясь, отозвался:

— То дело зело нужное, великий государь. Пойдет на пользу Отечеству. С доброй женой горе — полгоря, а радость вдвойне.

— А что попы скажут?

— Попы?.. Попы в твоей воле, великий государь.

— Не шибко-то они будут в радости… Ну да и их обломаем.

У Бориса же Годунова вертелась на языке пословица: «Первая жена от Бога, вторая — от человека, третья — от черта». А уж седьмая, наверное, от сатаны. Неужели митрополит позволит царю опять венчаться? Даже от монахов Кирилло-Белозерского монастыря не удалось скрыть блудную душу Ивана Грозного, кой написал инокам:

«А мне, псу смердящему, кому учити и чему наказате, в чем просветити? Сам бо я всегда в пьянстве, в блуде, в прелюбодействе, в скверне…».

Беседа Ивана Васильевича с митрополитом Дионисием была длительной. Владыка напирал на то, что вельми грешно венчаться в седьмой раз, что не только духовные пастыри выразят недовольство, но и сам народ.

Но царь был непреклонен. Он намекнул, как опричники обезглавили рязанского архимандрита и сгноили в застенке новгородского владыку Пимена, и митрополит решил пойти на уступки, в душе понимая, что брак будет заключен в нарушение церковных правил, и многие его станут считать незаконным.

Через неделю после беседы с митрополитом, Иван Грозный венчался с Марией.

Нагие торжествовали. Сразу девять сродников Афанасия были возведены в бояре.