Угодило зёрнышко промеж двух жерновов

Но что там редакционные статьи! Лев Наврозов поднялся в решающее и последнее наступление. Заголовки на две газетных страницы раскинулись такие: «“Пророк” свободы или антисемитизма? Двуличный тоталитарианец сталинского урожая. Нуждается ли человечество в тоталитаризме с солженицынским лицом?»… А статья – преогромная. Наврозов вообще отказывается понять «фантасмагорию, которую создала пресса за 20 лет из солженицынской сенсации». Называть Солженицына антикоммунистом? – комично. Смелость? – никакой он не проявлял. «Архипелаг»? – ну какую ценность он имеет? Просто: Солженицыну повезло, что Хрущёв его напечатал, а других – нет. И даже, в своей консервативной чистоте, отшатывается от меня Наврозов и в таких неожиданных пунктах: почему я «черню» Николая Второго, который был «прозападным конституционалистом»? и почему я «примкнул» к Американской православной церкви, а не к Зарубежной, столь непримиримой? Впрочем, что́ особенно безпокоиться? «Теперь он забыт прессой и его “величие” прошло… Вот слухи, что может вернуться в Россию, “любимый блудный сын любимой матушки России”». Возможно, вся «кампания клеветы против Солженицына в СССР – это спектакль». Но 11 лет он отказывается стать гражданином какой-нибудь западной страны, это – почему? это – как понять? Да только нынешний советский режим не нуждается в Солженицыне, раз его сенсация прошла. Нет, скорей всего – не примут его[529].

Но и это не всё! В той же газете – крупное объявление: в журнале «Мидстрим» (левом и еврейском, как называют они себя) за июнь-июль 1985 выйдет труд Льва Наврозова: «“Август Четырнадцатого” – это новые “Протоколы сионских мудрецов”». Страшитесь!

А «Мидстрим» – это тот, что не раз пописывал обо мне. Именно он печатал умопомрачительное изнюхивание М. Пераха (антисемитизм Солженицына не в его словах, а в отсутствии слов, например: почему в «Иване Денисовиче» ни разу не употреблено слово «жид»?? – ведь это умысел!!)[530]. Именно «Мидстрим» выразился, что мои книги (из-за моего крестьянского происхождения) пахнут навозом[531]. Редактор его Джоэль Кармайкл – «один из лучших консервативных историков России», и вот, в его просторном журнале несытый славою Наврозов мечет удары по «Августу»: «…полуграмотный русский язык… полуграмотный провинциал… Когда я прочёл “Ивана Денисовича», я сказал, что он может стать небольшим писателем, что было в моём литературном масштабе комплиментом. [“Август”] – не роман, а миф… мифические фигуры… предвзятые мнения». – Вольно переводя с русского, ибо по-английски книги ещё нет, Наврозов более всего нагнетал, до звенящей страсти, – еврейскую, еврейскую, еврейскую тему! – И вот – такая-то гнусная антисемитская книга «накачивалась в Россию по радио» до тех пор, пока не «прозвучал гневный протест общественности» в Америке[532]. Знал, хорошо знал наш скорпион, куда жалить, – это место уже нажжённое, напалённое.

Да оглянуться, оглянуться. Ведь уже от «Ивана Денисовича» эти споры и начались, с первого моего появления: а почему – Цезарь посылки получает? а почему Иван Денисович его обслуживает?

А сейчас, за эти месяцы кругового всеамериканского подогрева, – схватилось как пожаром. И сочувствующий мне «Уолл стрит джорнал» наивно предлагал мне как спасение такой выход: написать предисловие к выходящей вскоре книге Щаранского – тем я докажу, что я – не антисемит. (Да ещё – докажешь ли? Ещё – зачтут ли в похвальное поведение?)

Во всей этой истории меня больше всего поразило: какая же боязнь правды о прошлом! Нет, видно, её боятся не только пенсионеры НКВД и функционеры КПСС, – нет! И как же рано взорвались здешние нападчики – уже на убийстве Столыпина, и сразу на высшем голосе, а ещё ж впереди будет развёртываться вся, вся Революция! Не оставляют себе запаса для гнева и спора.

И как удивительно повторяется: травят меня опять в той стране, где я живу, – и опять за книги, которых тут никому не доступно прочесть. И, как и советские нападчики, здешние тоже стягивают любую проблему и мысль – на позорно низкий партийный уровень, на клички, на ярлыки, вот теперь «антисемитизм», и подыскиваются самые подлые личные обвинения. Не в состоянии они держать свою мысль высоко.

Хотел я замкнуться в работе – нет, не дадут? нет, вытягивают на бой? Как они провоцируют и ждут, чтобы я «ответил на критику в прессе» (ну точно как в СССР!), как они жаждут, чтобы я принял согбенную позу обвиняемого. Но – не пошевельнусь, пусть выговорятся. (В те дни у Али записано: я вполне готов, что травля будет возрастать и до самой моей смерти, заложит всё небо.)

Брань в боку не болит, очей не выест. Сдюжаем. Не рассчитали противники, что остойчив мой характер, я – гнаный зверь. Этот шквал я перестаивал спокойно. Период, когда тебя бранят или замалчивают, – для работы самый полезный, меньше ненужных помех. Безо всякого душевного затруднения я входил в эту полосу заплёванности, как при печатании «Ивана Денисовича», напротив, – в полосу известности.