Угодило зёрнышко промеж двух жерновов

Неблагоприятное впечатление и в СССР, и на Западе от расправы с обложкой «Нового мира», явного загоро́да пути моим книгам – советские власти искали перенаправить испытанным приёмом: дискредитировать меня. И немедленно нашлись исполнители, добровольные или вызванные к тому. В первые дни 1989 не упустил включиться, уже на московской сцене, Синявский. Хотя, кажется, приехал он на похороны Юлия Даниэля, своего подельника, но постоянным лейтмотивом его выступлений и интервью оставалось, как и все годы на Западе, злословие против меня. Самым слабым из его обвинений теперь было: Солженицын – против Перестройки. (Ещё к тому времени ни звука я не вымолвил о Перестройке, а с Синявским мы и вовсе никогда не обменялись ни письменной строчкой, ни телефонным звонком – но он достоверно знал.) Корреспондент «Нью-Йорк таймс» не переспросил, откуда Синявский такое взял: раз мэтр говорит – значит, знает[630]. Сейчас трудно вообразить, но в недавние годы перестроечного ажиотажа такое обвинение звучало поражающе тяжёлым: значит, до чего ж этот Солженицын неисправимый злобный реакционер! – Это было любимое клеймо мне ото всей той Рати. – С ними сливалась и твердолобая коммунистическая «Правда»: «“Синтаксис” Синявского – хороший журнал» (не поздоровится от этаких похвал…[631]), различать эмигрантов положительных, как Синявский, и враждебных, как Солженицын, он несовместим с советским обществом, он хочет (?) вернуть самодержавие.

В унисон тому в Америке высказывались обо мне что «Нью-Йорк таймс», что «Бостон глоб». – В тиражном читаемом журнале «Ю. С. Ньюс энд уорлд репорт» главный редактор Роджер Розенблат внедрял американцам, что Солженицын – это и означает возврат к монархии в России[632]. – А в «Нью-Йорк таймс бук ревью» некий Ирвинг Хау (Howe) печатал невежественную и заплевательную рецензию на «Август Четырнадцатого»[633]. (И на том – припечатано: ведь в наше время художественные книги оценивают не литературные критики и литературоведы, а ходкие газетные рецензенты.) В «Вашингтон пост» к нему, разумеется, тотчас же пристраивался в затылок мой биограф Майкл Скэммел[634]. Но вот удивительно: четыре года назад, в 1985, ещё тогда не читанный в Штатах «Август» – единогласно клеймился как антисемитский. Однако вот вышел английский перевод: и будто где-то взмахнула невидимая волшебная палочка – все эти критики мгновенно как обезпамятели, как онемели, и никто уже не вспомнил ни Богрова, ни «Змия», ни «Протоколов», – дирижёрское мастерство!

Эта соработка двух жерновов за годы и годы уж до того была мне не нова, уж до того привычна. А между жерновами советским и западным – Третья эмиграция была безотказной связью, перемалывающей образ «монархиста, теократа, изувера».

Но, несмотря на все заклинанья, партийная плотина на родине выказывала себя всё ж дырявоватой: там да сям просачивались самовольные струйки, хотя порой и некдельные. В. Конецкий исхитрился, очень спеша, напечатать моё письмо съезду писателей как кусок своих мемуаров[635]. Вдруг – московский, да политический, журнал «Век XX и мир» напечатал… «Жить не по лжи»[636]. А рижский «Родник» – «Золотое клише» (хотя наляпал ошибок, поправляли рижане мою неграмотность: вместо «отобрание», – такого же слова нет, – «отображение», вместо «втолакивание» – «втолкование», и другие подобные облагораживающие поправки)[637]. – Но читают. На родине. И радостно, и досадно: вот так и потечёт лавина в обход «Архипелага»? – Григорий Бакланов просил «Круг» и «Корпус» для своего журнала «Знамя» (но они уже прежде обещаны были Залыгину). – А новое глянцевое «Наше наследие» настаивало отдать им «Телёнка», – все как не слыша воли автора: сначала – «Архипелаг».

В марте поразил нас искусительный, тревожный звонок с Ленфильма: «Разрешите ставить “Раковый корпус”!» Искусительный – потому что это ведь не печатность, а – кино. Так – не разрешить ли?.. Нет, уже заклялись. И я отклонил режиссёру: «Не черёд, не черёд».

А сдвигалось в СССР с моим именем что-то – неотвратимо?

Тут ещё и в Московском авиационном институте изобрели повод для вечера: 15-летие моей высылки из СССР. – И, видя такой утекающий грозный поток, запасливый Рой Медведев предостерегал в «Московском комсомольце»: да, возможно, Солженицына и следует печатать, но только не «Архипелаг», а если уж дойдёт до него – то печатать с серьёзными пояснениями и комментариями, – то есть перевесить и погасить точку зрения автора. По-нашему, по-партийному[638].

Залыгин же стойко держался, публично подтвердил: да, будет печатать именно «Архипелаг».