Угодило зёрнышко промеж двух жерновов

Но нет, для Али «Красное Колесо» на этом не кончилось: теперь, не медля, надо было готовить к печати многолетний «Дневник Р-17» (Революция Семнадцатого), сопровождавший мою работу эти двадцать лет. А вот сделаю Конспективный том – так и его. А там – и «Невидимок», ещё не готовых, и – через океаны и границы – сколько же надо к тому запросов к участникам, согласований, о ком можно печатать, о ком нельзя, и всё ж это через левую почту, – включаюсь и я, шлю Люше вопрос за вопросом.

К ежедневной работе дополёгу добавилось Але насыщать рассвободившиеся теперь каналы связи с СССР. Потекли к нам отчаянные просьбы о лекарствах – покупать их и искать оказии для пересылки. Вот кому-то в Москве срочно нужен недостижимый сердечный клапан, – купить его в Цюрихе, заочно переслать в Париж, а из Парижа пациенту. На запущенный рак – отправить швейцарские ампулы. А то – по присланной из Ленинграда медицинской карте уха – изготовить и переслать слуховой аппарат. – Нашла нас, просит о помощи белорусская «Лига Чернобыль» – нельзя не помочь. – Чуть всплыла на поверхность церковная катакомбная группа – помочь и им. Но – и радиостанции «Голос Православия». Но и – в Бразилию, старческому дому домирающих эмигрантов. А известные пострадавшие диссиденты один за другим появляются на Западе накоротке – подкрепить тут и их. – И при летящих теперь в Москву друзьях, знакомых – уже не чемоданами, а коробками, багаж по сто килограммов и больше, – Аля пакует лекарства, канцелярию и – еду́, еду́. А все для того поездки за рулём – по нашим холмам, при частых снежных штормах, неразгрёбном снеге, то – оттепели, дождях и гололедице, а три недели весной – по плывучей грязи. – А чем больше связей – тем больше и сопроводительных писем. (Аля уловчается писать их по фразам – рядом с наборной машиной, пока та монотонно выстукивает главную её работу, наш отредактированный текст.)

______________

Но и постоянно же радовала Алю, и мне передавалась, тесная связь с сыновьями – хотя живём на чужбине и разбросаны по миру, а все – в добром верном росте. С кем – частые плотные письма, с кем – приезды и телефон. – Ермолай в 89-м закончил Итон с круглыми пятёрками, звали его поступать в Оксфорд или в Кембридж – но рвался назад в Америку, пошёл в Гарвард. (И сразу перескочил там на курс выше. Тем высвободил себе впереди целый год на Тайване для совершенствования в китайском.) После первого курса остался на лето в Бостоне, работал в грузоперевозочной компании, на 40-футовых грузовиках по узким бостонским улицам. – Игнат уже два года пробыл в Англии и тосковал там. Уже досталось ему играть в лондонском Queen Elizabeth Hall и на Эвианском фестивале у Ростроповича. Влёк его и знаменитый летний фестиваль в Марлборо, у Рудольфа Сёркина. Ростропович теперь стал переключать его: «Какие ни великолепные ты получаешь уроки у Марии Курчо, пора дальше в мир. Сам я вырос – на общении с Прокофьевым, Шостаковичем и Бриттеном». Летом 1990 вернулся Игнат в Америку, был представлен 84-летнему Клаудио Аррау, играл ему Шуберта и Бетховена, удостоился приглашения сопровождать Аррау в предстоящих мировых гастролях, – но тою же осенью великий чилиец заболел и вскоре скончался. Решив не возвращаться в Европу, Игнат подал в лучшие американские консерватории – Кёртис и Джульярд, приняли обе, выбрал Кёртис. – Степан же давно превзошёл программу местной школы, но долго сопротивлялся родительским попыткам перевести его на последние два года в сильную частную школу («не хочу быть избранным»). Всё же, посетив для знакомства школу Св. Павла в Нью-Хэмпшире, гуманитарную гимназию, был очарован её дружественной и яркой атмосферой и с осени 89-го поддался перейти туда. Там у него была и желанная латынь, и французский, и вёл он школьное радиовещание. – А Митя на Новый, 1990 год – первым из семьи поехал в Москву, незабытую свою родину, к незабытым родным и друзьям. (Тот Новый, 90-й – мы встречали с большими надеждами…)

______________

О Москве – по рассказам частых теперь выезжантов – у нас создавалось смутное представление. Какой-то вихрь толковищ, взаимонепониманий, косых сопоставлений, перпендикулярных сшибок. Уже и Аля сама звонит в Москву друзьям, – всякий раз с огромным волнением концентрируясь, – и потом пересказывает мне. У москвичей уже заклубились самые мрачные и отчаянные настроения последнего распада. А вот приходящие письма из провинции, которые стали пробиваться к нам по десятку в неделю (и ещё сколькие отметала цензура?), – больше добрые, а иногда душевно прохватывающие. Чередуясь с воззывами о защите от властей – также дерзкие интеллектуальные, культурные, экономические проекты. И в провинции – ни волоском не бывали задеты вихрями образованских столичных сражений.