Угол

— Я не хочу. Но тебе сделаю. — Она вернулась назад и спросила: — Орешек свой будешь?

— Нет, спасибо. Он меня бодрит, а я бы поспал.

— Как хочешь.

Самолет тряхнуло, как если бы он налетел на бордюр. У меня на мгновение возникло чувство, что мы летим боком, потом тряхнуло еще раз. Кажется, спокойно поесть не удастся.

Ана оставалась невозмутимой. Способность скелле сохранять самообладание меня потрясала — весь мой опыт общения с женщинами утверждал, что выдержка и хладнокровие им не свойственны от природы, хотя подозреваю, что в отсутствие рядом мужчины женщины ведут себя иначе, чем при нас. В такие моменты я сильнее всего чувствовал, что скелле — не та, кем кажется. Мне казалось, что рядом со мной подлинно инопланетное существо, лишь иронией судьбы обличенное в прекрасный облик.

Очень быстро стало совсем темно. Машину потряхивало, Ана зажгла небольшой фонарик над планшетом. Темнота сгустилась еще сильнее — лобовое стекло превратилось просто в бесполезную деталь интерьера. Бледный свет над планшетом, силуэт Аны рядом, и ничего больше, кроме привычного гула обшивки.

Наш самолет не использовал воздух в качестве опоры — у него не было крыльев. Мне стало интересно: что могло так трясти его в облаке? Я немного сбросил тягу, и тряска действительно уменьшилась. Вот только было непонятно, как при этом изменилась скорость относительно океана. Не хотелось бы в буквальном смысле стать унесенным ветром.

Тряска утихла, я вновь вернулся к крейсерской скорости, машину болтало по курсу, но умеренно, и я начал привыкать к такому полету в полной темноте. Когда я уже собирался поменяться местами с Аной, появился новый звук — слабое потрескивание и постукивание, как если бы насекомые стучали по лобовому стеклу. Но во-первых, насекомых на планете нет как явления, во-вторых, какие насекомые на четырех с половиной тысячах метров над океаном?

— Ань, ты слышишь? — все, что успел я произнести.

Обшивка и лобовое стекло зашипели, как если бы угодили под пескоструйную обработку. Мы буквально ворвались в парящий внутри облака мелкий снег или град. Нагреватель перестал справляться — струя холодного воздуха ударила по ногам. Минута, и захотелось укутаться потеплее, вспомнился далекий земной опыт — в мягком климате Мау теплая одежда не водилась как класс.

Я направил машину вниз. Запищал таймер, призывая на вахту Ану, которая и так уже сидела рядом невозмутимым монументом. Времени на кабинную суету не было — надо было закончить маневр. Несмотря на то что высота уже упала ниже четырех тысяч, воздух не теплел. Ана, держась за стенки в болтающемся самолете, сходила за одеялами, и мы укутались в них. Так же неожиданно, как началось, шипение стало быстро угасать, но не успел я обрадоваться этому, как что-то громко щелкнуло, затем еще раз. Я направил фонарик на стекло, и с замиранием сердца обнаружил две отчетливо видимые трещины в нем. Самодельная смола, очевидно, не выдержала столкновения с горошинами града. Раздался еще один звонкий щелчок, и прямо перед моими глазами, так что я вздрогнул от неожиданности, появилась новая трещинка и хорошо видимый округлый скол снаружи. Мало того, разглядывая с фонариком стекло, я обнаружил, что оно плотно покрыто сеточкой совсем мелких царапинок, так что было непонятно, можно ли будет увидеть хоть что-нибудь через него, когда снаружи посветлеет.

Самолет продолжал снижаться, и какое-то время, кроме болтанки, ничего не происходило, пока опять же неожиданно, как и в прошлый раз, машина не затряслась под ударами крупного града. Резкие щелчки по лобовому стеклу теперь сопровождались неприятным треском ломающейся смолы, из которой это эрзац-стекло было сделано. В какой-то момент, когда мне показалось, что мы уже миновали очередной обстрел, нас заставил вздрогнуть особенно сильный хлесткий удар. В стекле образовалась пробоина — небольшой участок растрескавшейся смолы раскрылся неровным рваным отверстием с острыми краями, торчащими в салон машины.

Высота уже опустилась ниже трех тысяч, и мы продолжали снижаться. Я сидел, напряженно сжавшись, ожидая в любой момент новых неприятностей, но какое-то время ничего, кроме мелких трескучих щелчков, не происходило. Затем щелчки утихли, но тут же, безо всякого перехода мы влетели в сильнейший дождь или что это было. Просто машина двигалась теперь в плотном потоке воды, гудя и сотрясаясь под ним. Через отверстие в лобовом стекле, как из форсунки под давлением, в кабину забил небольшой фыркающий, плюющийся и шипящий фонтан воды. Ана недовольно вскрикнула — вода била прямо на кресло, в котором она сидела.

Выровняв машину, я уступил место скелле, а сам перебрался на соседнее. Придерживая фонтанчик, выставленной ладонью, попросил ее:

— Ань, зажги свет в кабине и опускайся до двух тысяч — может, там воды поменьше.

Девушка кивнула, яркий шарик света разгорелся на потолке над моей головой, и я невольно выругался:

— Охренеть!