Угол

Едва я увидел голову женщины, то сразу же расположил пятно высокого потенциала прямо над ней, и когда охранник выкрикнул свою команду, было уже поздно — с резким хлопком ослепительный разряд догнал нырнувшую было обратно кормилицу. Этот же разряд, по сути, спас и мою жизнь — Тарнух не ожидал никаких спецэффектов, и ослепительный свет, обнаживший на мгновение нутро кухни, ослепил его. Я видел лезвие, устремившееся в мой живот, и без всякой надежды на успех попытался отступить в сторону, избегая удара. Вряд ли у меня получилось бы уклониться — довернуть оружие много проще и быстрее, чем сдвинуть с места девяносто килограммов живого веса, но охранник просто не увидел моего движения, ослепленный неожиданной вспышкой. Острое лезвие вспороло мою рубаху, едва не задев мой любимый левый бок, и в следующее мгновение Тарнух врезался в меня, как носорог в припаркованный автомобиль. Мы рухнули на пол. Охранник, несомненно, был подготовлен много лучше меня — крутанув рукой, он развернул свое оружие так, что придавил мне горло недлинной рукоятью. Навалившись на оружие плечом, он освободил вторую руку и протянул ее куда-то вниз, наверняка за ножом на поясе, который я у него видел. Удивительно, но этот человек, еще минуту назад спавший, появился уже перепоясанный и вооруженный! Задыхаясь под тяжестью, навалившейся на мое горло, я забыл о магии и электричестве, руки шевелились сами, без участия сознания — я схватил руку охранника и отвел ее в сторону, не давая достать нож. Тарнух осклабился:

— Не дергайся, Илия! Прими смерть достойно!

Секундная возня вернула разум, спугнутый рефлексами, на место, пришла моя очередь скалиться в ответ:

— Не в этот раз!

Маленький, совсем крохотный разряд — я даже не сбросил остатки энергии полностью. Совсем крохотная искорка, но зато прямо в сердце — благо наше положение позволяло сделать это с воистину ювелирной точностью. Глаза Тарнуха были прямо напротив моих, и я могу со знанием дела сказать, что в его смерти не было ничего мистического. Охранник замер, перестав бороться, дернулся, его зрачки расширились, рот открылся, и он умер. Лицо стало неподвижным и жутковатым, как у хорошо сделанного манекена.

Отбросив тело в сторону, я некоторое время сидел, приходя в себя. Однако дело не сделано. Слова Тарнуха подтвердили, что сын где-то здесь — его надо найти. Встав на ноги, я подошел к светильнику, мирно и безучастно продолжавшему освещать жутковатую сцену. За порогом лицом вниз лежала неподвижная кормилица, воняло горелым волосом и озоном. Я переступил через ее тело и вошел в следующую комнату.

Большая люлька была подвешена у дальней стены. Небогатая мебель — стол, стулья, кровать, какой-то то ли буфет, то ли шкаф, еще один шкаф и еще один масляный светильник, от которого сладко пахло незнакомым ароматом. Какое-то время я не решался подойти к люльке. В доме царила тишина, лишь изредка потрескивал душистый светильник рядом с люлькой.

Ребенок спал. Были видны темное лицо и руки. Какая крохотная козявка — зародыш будущего человека! Я поднял светильник, рассматривая малыша, — тот заворочался, повернул голову, мелькнув на мгновение ослепительно синими на фоне темной кожи глазами. Я поспешил убрать свет. Увиденного было более чем достаточно — это был, без всяких сомнений, наш сын. Я видел свои детские фотографии — кто в наше время на Земле их не видел? Я помнил этот лоб, этот нос пупочкой, длинные глаза, эти светло-русые тоненькие волосики. Я как будто смотрел на забытого себя, на то чистое, исходное существо, что теперь спряталось во мне так глубоко.

Так, люльку я забираю. Вот, в подобии буфета обнаружилась стопка пеленок, какие-то еще непонятные и явно крайне нужные прибамбасы — их я тоже забираю. На столе рядом с люлькой — пара сосок незнакомого вида, но вполне очевидного назначения — берем. Несколько минут на сборы — малыш спокойно спал. Может быть, пахучий светильник обладает каким-нибудь снотворным эффектом? Кто его знает? Это брать точно не буду — если скелле пожелает, она сама кого хочешь усыпит.

Ночь встретила меня и сына шумом реки и легким ветром. На фоне звезд скользили клочки облаков — может, погода меняется. Мы договорились с Аной, что если ребенок у меня, то я свечу фонариком в ее сторону два раза. Если нас преследуют, то три. Я огляделся — самое интересное, что ничего не изменилось. Мне казалось, что я не только прошел через смертельную схватку, в которой был на грани смерти, но и совершил что-то значительное, более важное, чем пробуждение храма в Арракисе. Мне казалось, что в эти моменты изменилось что-то в мире, в жизни. Но нет. Поселок спал, безразличный к нам, все так же горел свет во дворе монастыря, все так же подрагивал живой огонек в окне на башне, то же небо, та же река, та же ночь.

Помигав фонариком, я двинулся к лесу.

26