Угол атаки

– Ольга Васильевна, извините, пожалуйста! – Иван подал ей плащ. – Никак не думал, что в нашем доме вы нарветесь на такой прием.

– Ой, Иван Николаевич, я вас умоляю, – доктор засмеялась, – Стулом в голову не бросили, и на том спасибо!

– Не волнуйтесь, я его угомоню, никуда он не станет обращаться.

– Да ради бога, первый раз, что ли… А про Стасика подумайте. У детей огромные компенсаторные возможности, но ни один механизм не работает вечно. Подрастет, начнет сопротивляться, вы надавите сильнее… – Ольга Васильевна вздохнула, – …потом еще сильнее, и в конце концов сломаете. Болеть ребенок перестанет, но дальше пойдет по жизни глубоким психическим инвалидом.

Отец долго не мог утихомириться, все ворчал себе под нос о безмозглом поколении, верящем во всяких йогов и Джун, и какой ужас ждет человечество, если это мракобесие спускать на тормозах. Оглянуться не успеем, как в каждой поликлинике будет сидеть филиппинский хилер вместо хирурга. А дальше что? Вот именно, пещерный век!

Иван рассеянно кивал, зная, что воркотня – хороший признак, папа выговорится, успокоится и жаловаться никуда не станет.

Сам он тоже не принял всерьез слов педиатра, ибо категорически не верил в энергетические поля, чакры, предчувствия и прочий подобный мусор. Есть ребенок, есть микроб, победит сильнейший, вот и все. Стасику не повезло, достался слабый иммунитет, и это никакими биополями не выправишь. Тем более что психологический климат в семье у них действительно отличный. Лиза – прекрасная мать, он со своими вечными отлучками не эталон отца, но и не самый плохой вариант. Мужчина должен прежде всего обеспечивать материальное благополучие семьи, чем он и занимается. Точнее, занимался до недавнего времени, но скоро опять будет. Зайцев говорит, что к полетам должны допустить недели через две. А в остальном… Он не скандалит, не срывает плохое настроение на жене и сыне, чего еще-то? Дед внука обожает, если надо, голову за него положит без малейших колебаний. Немножко строговат, но это только для пользы Стасика, иначе мужчину не воспитаешь. Ведь он перерастет свои болезни, выйдет в жизнь, а как в ней освоиться, если ты оранжерейный цветок? По-хорошему, Иван должен в ноги отцу кланяться, что тот взял на себя самые неприятные отцовские обязанности, а не рассуждать, какой он там климат создает.

По существу, Иван разделял негодование отца, просто не считал, что надо нападать на измученную женщину, если ее мнение не совпадает с твоим. Свое дело Ольга Васильевна знает туго, а факультативно имеет право пороть любую чушь. Главное, она помогает Стасику, а там пусть хоть в НЛО верит, на здоровье.

После ухода врача Иван понесся на рынок, размахивая сеточкой, и в голову ему полезли не самые приятные мысли.

Иван вспомнил собственное детство, темную и тягостную череду дней, в которые родители его не замечали. Поводом к бойкоту служили порой самые, на взгляд Ивана, незначительные мелочи: двойка по математике, недостаточно чисто убранная комната, разбитая тарелка или просто дерзкий, по мнению отца, ответ. Оправдания типа «я случайно» не принимались. Двойки и тарелки были результатом недопустимой расхлябанности и невнимательности, а ответы – целенаправленным оскорблением. Вынеся этот вердикт, отец замолкал, пока Иван не приходил с повинной. Мама явно не хотела участвовать в этих бойкотах, она по-партизански целовала его и обнимала, но официально поддерживала наказание.

Наверное, это была необходимая воспитательная мера, потому что если бы баловали, то из него не получилось бы ничего путного. Вырос бы изнеженный, капризный мужчинка, вечный мэнээс, и ничего больше. А так все-таки интересно пожил, послужил достойно, полетал на истребителе, а после травмы не пал духом, не спился, а освоил профессию гражданского пилота. Без отцовской закалки он бы этого не смог, но почему так ярко вспоминается сейчас это противное ощущение тоски и безысходности, преследовавшее его во время бойкотов?

Нет, он не заболевал, но в такие дни чувствовал себя немного неживым, чуть-чуть мертвым. Однажды он с очередной двойкой в портфеле брел домой, будто по колено в песке. Накануне в молочном прямо перед его носом кончился кефир, а отец решил, будто он заигрался и вообще не ходил в магазин, и, конечно, не мог стерпеть «наплевательское отношение», поэтому объявил бойкот, который, к огромному сожалению, не отменял ежедневного просмотра дневника, и Иван тащился еле-еле, предвкушая новую нотацию и наказание.