Угол падения

– Нет, нельзя, Елена Сергеевна. Я на службе. Пожалуйста: Алексей Алексеевич, и на «ты» мы не переходили. Включите верхний свет, у меня куриная слепота, и я могу споткнуться о ваши чудные напольные вазы: И на кухню пройдемте.

– Может, в комнату? Вы не хотите поужинать или выпить после тяжелого рабочего дня?

– Сыщики – водку не пьют! – гаркнул Леонидов и, отодвинув в сторону прелестную хозяйку, прошел мимо. – Так, стол очистите, пожалуйста.

– Это еще зачем?

– А мы сейчас составим протокол и зафиксируем ваши показания. Все как положено.

– Протокол?. – Нора явно начинала волноваться.

– Ну да. Вы же хотите дать официальные показания по делу об убийстве господина Серебрякова А. С. Вам известны факты, которые могут помочь следствию, и, как сознательная гражданка, вы не можете их скрывать. Правильно я вас понял?

– Но я думала, что в неофициальной обстановке, в процессе доверительной беседы… Можно ведь ничего и не записывать? А после рабочего дня нужно расслабиться, выпить рюмочку мартини, отдохнуть. – Она погладила Алексея по рукаву.

«Хоть бы что-то новенькое придумала», – совсем расстроился Леонидов.

– Нет, пить мы с вами не будем, Елена Сергеевна.

– Вы не могли бы звать меня Норой?

– Не мог бы. Присаживайтесь, рассказывайте. Ваши фамилия, имя, отчество?

– Прохорова Елена Сергеевна. – Год рождения?

– Тысяча девятьсот семьдесят второй.

– Прописка московская есть? Давайте ваш паспорт.

– Ну зачем сразу паспорт? Положила куда-то, не помню. Может, не будете так настаивать?

– Буду. Идите поищите паспорт, в шкафчиках поройтесь, а бутылки со стола уберите; мне вся эта ликеро-водочная симфония писать мешает.

– Ну ладно, – обиженно фыркнула Нора, но за паспортом пошла.

Прописана она была, конечно, где-то в Дальних Лихоборах и в Москве не регистрировалась, но акцентировать внимание на этом факте Леонидов пока не стал и перешел ко второму действию.

– Так, теперь рассказывайте или признавайтесь, что все это липа и вам нечего сказать.

– Вовсе есть чего. – Нора закусила губы. – Уж Серебрякова я знала хорошо. И если не будете так грубо себя вести, то я скажу, кто его пришил.

– Что ж, выкладывайте вашу версию и считайте, что отныне я белый и пушистый, как созревший одуванчик. Так кто, по-вашему, убил?

– Кто-кто, Сергеев Паша, конечно.

– И за какие такие грехи, интересно?

– Знаете, Алексей – ну хорошо, пусть Алексеевич, – Паша должен был Серебрякову большие деньги, за несколько дней до убийства тот свой долг потребовал назад.

– Когда это было? Вы слышали разговор?

– Да, представьте себе. Они так орали, что мне стало интересно и я, ну, прислушалась. Вообще-то Серебряков Пашу нещадно эксплуатировал. Официально на него все записал и, как какая-нибудь налоговая полиция или проверяющие, посылал Отбрехиваться по всем инстанциям. Сам вроде ни при чем, чистенький. Я думала, что Паша наконец-то решил показать зубы и уйти из фирмы, но говорили они о деньгах. Никогда бы не подумала, что у него столько долгов! Мне он говорил, что все просто замечательно, только что приехали из роскошного круиза, я попросила новую шубу. Он, конечно, поморщился, но не отказал. И тут я слышу, как Серебряков на него орет и говорит, чтобы он завтра же принес деньги, все пятьдесят штук. Представляете? Остальное, мол, можно попозже, а эти деньги срочно нужны и ждать он, Серебряков, ни дня не собирается.

– Когда все это было?

– Подождите-ка… Ну да, двадцать восьмого августа. Мы заехали к ним домой, было воскресенье. Ирина почему-то не вышла, я заглянула к ней в спальню, она даже головы не подняла, лежала как труп. Пришлось самой суетиться на кухне, закуску сделать, накрыть на стол. Как раз, когда я вносила поднос в комнату, они и начали отношения выяснять, ну я не стала входить, постояла немного в коридоре.

– Значит, Серебряков велел Павлу Сергееву на следующий день, двадцать девятого августа, вернуть пятьдесят тысяч долларов. Правильно?

– Да, А вечером в этот день его убивают, Я сразу подумала, что это Паша.

– Что еще было, в тот вечер?

– Да, ничего интересного. Я вошла, они замолчали, Мы выпили, закусили, но настроение было не то. Паша, разговаривал сквозь зубы, Серебряков думал о чем-то своем. Мы уехали.

– Паша остался у вас?

– Нет, конечно… Довез до дома, даже не поднялся. Я только в подъезд вошла, его и след простыл. Уехал, дела устраивать, понятно.

– А почему вы не живете вместе?

– У мужчин любовница ассоциируется с понятием «личная свобода»: когда хочу, тогда и приезжаю. А если люди живут вместе – это уже брак, пусть даже и гражданский.

– Блестящее объяснение. Значит, инициатива с раздельным проживанием не ваша, так и запишем. В машине он вам ничего не говорил, когда от Серебряковых ехали?

– Мы молчали. Я понимала, что лучше к нему с вопросами не лезть, а он нервничал и думал о своих делах, так что пару раз чуть в задницу кому-то не въехали.

– А может, он достал деньги?

– Может, и достал. Хотя вряд ли. Паша в последнее время из доверия вышел. Я видела, что к нему переменилось отношение знакомых. Знаете, косые взгляды, перешептывания. Я думаю, что проще ему было избавиться от шефа, поводов хватало.