Угольная крошка

Кнут сидел какое-то время неподвижно в полутьме кабинета, чувствуя, как его накрывает усталость. Расследование и поиски Эллы Ульсен словно бы окутало туманом. Однако времени оставалось отчаянно мало. Они тыкались вслепую как в кошмаре, обреченные, казалось, всегда опаздывать, потому что не замечали чего-то очевидного. Но сначала нужно было отмести все несущественное. Как эта история с контрабандой, не имевшая, как оказалось, никакого отношения к исчезновению ребенка. Кристиан Эллингсен, может, и хотел отомстить Ульсену, но его даже не было в Лонгиере, когда загорелись машины на парковке у супермаркета.

Письменный стол Хансейда был завален папками с делами и заметками. Кнута не интересовало ничего, кроме стенограммы допроса, но его внимание случайно привлекла лежащая между стопками бумаг небольшая раскрытая тетрадь. Он без особого интереса притянул ее к себе и пробежался глазами по страницам, заполненным убористым почерком, сначала безразлично, потом – с нарастающим беспокойством.

Среда 17 января

Пасмурно, но на улице такая темень, что особой разницы нет. Взяла в библиотеке книгу об известных убийцах. Думала, это детектив. Вчера вечером прочла, что убийство ножом – самое жестокое, потому что так убийца ближе всего подбирается к жертве. Если б только уметь сочинять. Я бы тогда такой детективчик забабахала. И я знаю кое-кого, кто заслуживает смерти. Ух, я бы взглянула на эти удивленные глаза. В голове крутится фраза «кое-кто должен умереть». Хорошее название для книги.

Последние строки эхом отозвались в памяти Кнута. Он понятия не имел, почему этот дневник лежит на столе Хансейда и кому он принадлежит. А это, без сомнения, был дневник. Он уже хотел было положить его на место, но не смог удержаться и продолжил чтение.

Пятница 19 января

За ночь прояснилось, показались звезды. Луны почти совсем не видать. Мне так одиноко здесь, на Шпицбергене. Все сложилось не так, как я предполагала. Эрика же вечно нет дома. Никто не видит меня. Я, в общем-то, могла бы убить кого-нибудь, если бы захотела. И никто бы на меня не подумал. Конечно, я не убийца, это просто разгулялось воображение. Но я бы хотела, чтобы ей было плохо, как когда-то мне. Так что я не особенно расстроюсь, если она вдруг угодит под машину на темной улице.

Кнут зажмурился. Почему Хансейд ни слова не сказал другим об этом дневнике? Но он, кажется, догадался, кому принадлежали эти записи, и тогда, наверное, удивляться нечему. Он пролистал до последних страниц. Они были густо исписаны. Но только некоторые отрывки представляли интерес.

Четверг 22 февраля

Мороз стоит такой, что стены домов покрылись инеем, а воздух сделался совсем прозрачным и разреженным. Так что трудно дышать. Вчера вечером я читала про мышьяк. О том, как мучается жертва… И про талиум, он же цианид, – человек корчится в судорогах, глаза выпадают из орбит. Никто не сможет доказать, что это твоих рук дело, если проявить осторожность и как следует подготовиться. Нет, я все-таки могла бы состряпать отличный детектив. Но на Шпицбергене достать мышьяк, видимо, нереально.

Пятница 23 февраля