Угрюм-река. Книга 1

Филька Шкворень теперь ехал впереди. Рельеф местности резко изменился. Стали попадаться каменистые, окатные сопки, остряки ребристых скал. Ни кедров, ни елей – шел сплошной сосняк. Ехать было легко. Однако часа через два стало темнеть. В этих краях Прохор впервые.

– Сколько ж ты считаешь отсюда до моего прииска «Достань»?

– Да верст тридцать с гаком, поди.

Остановились на небольшой полянке, покормили лошадей.

– Мимо «Чертовой хаты» будем пробегать, – сказал бродяга.

– Не слыхал такой.

– А вот увидишь… И стоит эта хата на самой вершине скалы, об одном окошечке… Иной раз огонек в ней светится, дымок из трубы крутит. Так, сказывают, живет в ней какой-то цыган-бородач, а с ним карла безъязыкий, его цыган на цепи держит. И чеканят они там червонцы фальшивые. Цыган-то этот – то ли разбойник, то ли колдун… А другие болтают: огненный змей живет в избушке, черт. Ежели одни, да без креста, – лучше не ходи: либо до смерти нарахает, либо с пути собьет. Другие, которые из нашей шпаны, прутся мимо избушки, не знавши… Ну и крышка… Пойдут, да так и до сей поры ходят. Вот, друг, Прохор Петрович, вот. – Бродяга осмотрелся, подумал и сказал: – Скоро увидим… Крест-то на тебе?

– Да. А ты тоже с крестом?

– А то как? Со святого крещения ношу… Со младенчества.

Прохор улыбнулся, потом захохотал:

– А когда людей убивал, крест снимал с себя, что ли?

Бродяга засопел, нахмурился, нехотя ответил:

– А ты, слышь, брось вспоминать об этом. Было дело, а теперь – аминь.

Прохор тоже нахмурился:

– Напрасно…

– Что напрасно?.. – повернул к нему бродяга хмурое свое лицо.

– В царство небесное все равно не попадешь. Да, надо полагать, его нет. А я, признаться, на тебя виды имел…

Филька Шкворень сразу понял намек хозяина, приподнялся на стременах и на ходу снял с себя кожаный архалук, чтоб было свободней вести любопытный разговор. Он был прилично одет, подстрижен, вымыт, ничего бродячего в его внешности не осталось.

– Эх, милый!.. – вздохнул он. – Понимаю, понимаю. Только вот что тебе скажет Филька Шкворень: убивец Филька в вере Христовой тверд. Одно дело по приказу убить, другое дело – по разбойной волюшке своей. Филька Шкворень по приказу убьет кого хочешь и не крякнет… Этот грех так себе, пустяшный, отмолить его – раз плюнуть, а царь небесный до человеков милостив… А вот ежели своевольно человека укокошить по великой ли, по малой ли корысти, тогда держись… Тогда, ежели не приведет Господь спокаяться, гореть убивцу в неугасаемом аду… Вот как, сударик, вот как… – Бродяга нахлобучил картуз, нервно позевнул и торопливым движеньем руки закрестил свой рот.

Такая идея оправдания наемного убийства, с переложением ответственности на плечи нанимателя, заинтересовала Прохора. Холодный смысл слов бродяги: «Найми, и я убью», – резко отпечатался в его сердце, как на камне гравировка. С какой-то боязливой удивленностью он скользнул взглядом по бродяге, затих душой и крепко призадумался над своими делами, над путями дел своих.

Проехали в молчании еще верст пять. Бродяга вдруг заорал:

– Гляди! – и взбросил руку. – Эвот она, «Чертова-то хата»; глянь, огонек горит.

Справа серела в полумраке каменная громада. Дикая скала почти отвесно выпирала из земли торчком. Прохор посмотрел в бинокль: на самой вершине скалы изба, в окошке слабый огонек. Путники стегнули лошадей, объехали скалу кругом. Грани ее совершенно неприступны: они голы, гладки, отшлифованы тысячелетними ветрами.

– Как же туда забираются? Хоть бы лестница или веревка, – удивился Прохор. – Кто же все-таки там живет?

– Я ж сказывал тебе… Цыган-разбойник с карлой. А верней всего – сатана там, змей. Прямо через трубу летает… – И Филька Шкворень размашисто осенил себя крестом. – Крестись и ты! – сердито крикнул он на Прохора.

Тот сказал:

– Сейчас перекрещусь, – отъехал от скалы и выстрелил из штуцера в окно. Огонек погас.

Путники подъезжали к прииску «Достань». Ехали тихо, ощупью. Если б не Филька Шкворень с глазами хищной рыси, пришлось бы ночевать в тайге. И вдруг совсем близко, почти нос к носу, – всадник.

– Кто?! – крикнул Прохор.

Всадник вытянул крупного коня и нырнул вбок, в гущу охваченного тьмою леса.

– Эй, кто?! – снова крикнул Прохор и взвел у штуцера курок.

Тишина. Лишь похрустывал вдали валежник.

– Ну и добер коняга! – прищелкнул Филька языком. – Что твой сохатый… Только белой масти. Кто же это, а?

Прохор не ответил, но лукаво ухмыльнулся в свою бороду.

Ночевали на прииске «Достань». Поднялись до солнца. Прохор очень торопился. Гнали коней взмах. Вернулись домой к полудню. Прохор, не раздеваясь, сразу к телефону:

– Алло! Наденька, ты? Здравствуй… А что, Федор Степаныч не вернулся еще?

– Дома, дома. На этот раз вы, Прохор Петрович, ошибку дали, – рассыпалась Наденька кругленьким, как бусины, смешком. – Федор Степаныч еще вчера под вечерок приехали. Позвать?

Озадаченный Прохор с треском повесил трубку.

8