Угрюм-река

На пятом отчете, где доверенный Михрюков вывел в графу убытка 6495 рублей от покражи товаров неразысканными злоумышленниками — о чем свидетельствуют приложенные протоколы, — Прохор Петрович написал: «Михрюкова предать суду. Я его знаю, подлеца. Он поделился с местной полицией. Возбудить дело. Нового доверенного. На товары накинуть 25 %, чтоб покрыть убыток».

На отдельном листке написал приказ в контору: «Во всех торговых отделениях повысить расценку товаров на 10 %».

Вдруг сразу затренькали звонки в двух телефонных аппаратах. А за стенами послышались выстрелы, топот копыт, свист, гик. Сорвавшись с места, Прохор Петрович подбежал к окну и выставился из-за портьеры. Мимо окон, топча клумбы сада, неслись всадники. Ибрагим, привстав на стременах, с гортанным хохотом хлестнул на всем скаку арапником по стеклам, крикнул:

— Здравства, Прошка! — и умчался.

Прохор отскочил от открытого окна, весь задрожал; волосы на голове встопорщились.

В саду и во дворе бегали люди, перебранивались, седлали коней, стреляли. Быстро вошли доктор и лакей. Пропылил пред окнами большой отряд стражников.

— Все в порядке, — сказал доктор. — Не волнуйтесь. Это пьяные стражники.

— Пожалуйста, не сводите меня с ума, — сказал Прохор Петрович. Лакей с доктором переглянулись. — Я не слепой и не полоумный. Это шайка. Среди них — безносый спиртонос… как его, черта, забыл — звать? Тузик, кажется. И черкес. Плетью в раму ударил черкес, Ибрагим. Но почему не заперты ворота сада? И где стража была?

— Чай пили-с… Вот грех какой! Не ожидали-с, — сокрушенно причмокивая, покрутил головой лакей и стал собирать в полу осколки стекол.

— Мерзавцы! Средь бела дня. Такой разбой! — вскричал Прохор Петрович.

— Да, да. Положим, не день, а вечер. Но они так… Пошутить, форс показать.

— Клумбы истоптали, — жаловался Прохор. — Работать мешают…

— Успокойтесь — один убит, двое ранено. От губернатора телеграмма: в спешном порядке едет сотня казаков. Будьте уверены… Скоро им конец.

— Сегодня утром я получил от исправника шифрованную телеграмму. Да вот она. — Прохор Петрович вытащил из-под пресс-папье бумажку и прочел ее доктору:

«Оглышкин устукан моими. Жду распоряжений. Миша».

— Я дал телеграмму — привезти труп злодея ко мне. А сейчас этот самый труп злодея, этот проклятый Оглышкин, выхлестнул мне бемское стекло.

— Может быть, не он, — старался успокоить больного доктор. — Наверное не он…

Лакей задернул портьеры, зажег люстру, ушел.

— А вы работали?

— Да. И очень хорошо. Спасибо, что не мешали мне. Вот проверил несколько отчетов. Всюду мерзавцы, воры, подлецы. Ни одному из них я не верю. Я вообще не верю людям. И вам также.

Доктор, обиженно вздохнув, стал рассматривать резолюции, ряды подчеркнутых красным карандашом цифр, перечеркнутые, выверенные итоги, скользнул взглядом по бутылке с сигнатурками.

— Микстуру пили?

— Пил.

Доктор взял последнюю, восьмую ведомость и, потряхивая бородой, стал читать размашисто написанную красными чернилами резолюцию. Брови доктора скакали вверх-вниз, подпрыгивали и дымчатые очки на переносице. Прохор Петрович закуривал папиросу. Доктор читал:

«Синильга, я мертвый. Но я воскресну сам, и воскрешу тебя, и воскрешу Анфису, и весь мир воскрешу, чтоб все были наследниками моих богатств с конфискацией имущества, а на отчет посадить зверолова Якова Кожина; он человек честный, старик».

Доктор сложил ведомость с резолюцией вчетверо, спросил Прохора:

— Давно вам прислали эту акварель? Вон, вон в углу. — И когда Прохор Петрович обернулся к картине, доктор незаметно сунул ведомость себе в карман. «Нет, он прав, как всегда, а это я ошибался: он действительно не притворщик, а больной», — раздумывал Ипполит Ипполитович Терентьев; его ассирийская, обрубленной лопатой борода уныло висла книзу, желтоватое со втянутыми щеками лицо нервно подергивалось; от доктора попахивало водочкой.

15

В этот вечер у Нины Яковлевны сидело с десяток гостей. Вошедший Андрей Андреевич Протасов сообщил, что Ибрагим-Оглы действительно убит в перестрелке между приисками «Новый» и «Достань». Отец Александр облегченно перекрестился: «слава богу»; Нина же, опечаленная, быстро скрылась в спальню и там положила перед образом три земных поклона за упокоение души убитого: Нина чувствовала к черкесу неистребимую признательность. Когда она вышла вновь к гостям, коварный инженер Протасов, сметив, зачем выходила Нина, добавил:

— Но дело в том, что Ибрагим-Оглы жив. По крайней мере час тому назад его видел Илья Сохатых, спешивший на почту отправить в столичные газеты какие-то свои собственные тайные объявления. Будто бы Ибрагим с шайкой проскакал по улице.