Угрюмое гостеприимство Петербурга

«My dear Richard, I have a great hardship. My grandmother princess Marya Alekseevna is an old swamp toad[44]. — На этом месте Марья Алексеевна споткнулась, перечитала его еще раз, затем залезла в словарь проверить, правильно она все поняла, и, убедившись, что поняла все верно, пришла в ярость. — She is a really nasty woman. I ’m sure, she is reading these lines…[45]

Бабушка, когда в следующий раз соберетесь прочитать мое любовное послание, в нем будет еще больше красочных эпитетов в ваш адрес.

Любящая вас,

ваша внучатая племянница,

Анастасия».

Марья Алексеевна в приступе безудержного гнева вторглась в спальню княжны. Та стояла перед зеркалом в дорожном платье, спиной к вошедшей. И тем не менее княгине было отчетливо видно отражение лица Анастасии.

— Как, как ты посмела такие выражения в мой адрес! — кричала в ярости Марья Алексеевна.

— А как посмели вы прочитать мое письмо? — холодно отозвалась Анастасия.

— Я ради твоего же блага…

— Ради моего же блага вы перехватили письмо, — перебила княжна.

Княжна перебила. И перебила Марью Алексеевну. Во всем Петербурге только одному старому князю Суздальскому случалось перебивать ее сиятельство.

— А как посмели вы открыть письмо? — требовательно говорила Анастасия. — Как вам хватило наглости на столь низкий поступок? Это недостойно!

— Ты! Ты… — захлебывалась в ярости княгиня, потерявшая дар речи от такого неслыханного обращения.

— Вы можете увезти меня в Москву, сослать в Сибирь, заточить в темнице, но не смейте — не смейте, бабушка! — вторгаться в мои чувства и читать мои письма к близким людям! Иначе я во всяком письме буду писать, что вы — болотная жаба! Посмотрим, что скажет на это Петербург, когда вы наденете свое любимое изумрудное ожерелье.

— Ты не смеешь…

— Нет, бабушка, не смейте вы более вторгаться в мою приватность! — отрезала княжна. — J’ai termin'e.[46]

Княгиня в смятении, ужасе и гневе покинула покои своей внучатой племянницы. Анастасия же, оставшись одна, громко рассмеялась, а затем — горько заплакала. Но это были слезы отчаяния и усталости, слезы напуганной молодой женщины, которой выпало на долю вступить в схватку с первой дамой петербургского света. Это были слезы победителя, обреченного на бесконечное сражение за собственную волю, собственные мысли и за свою любовь. Но слезы эти проливались в одиночестве, и более ни одна живая душа не должна была узнать о переживаниях княжны. Она княжна, и никто не сможет сказать, что она в отчаянии. Она будет, будет смеяться в лицо всему свету и вопреки всем трудностям, которые окажутся между ней и ее возлюбленным. Это любовь. И ради любви она должна быть сильной, должна быть гордой, непреклонной!

Глава 11 Корреспонденция

Бывало, он еще в постели — Е

му записочки несут.

А.С. Пушкин

Отъезд состоялся немедленно.

Было решено, что Анастасия под присмотром княгини Марьи Алексеевны отбудет в Москву тем же вечером, а madame Lepic поедет на следующий день — со всем багажом своей молодой воспитанницы.

Анастасия едва успела подготовиться к дальней дороге, однако сумела выкроить время, чтобы написать письмо своей кузине Марии Михайловне, за которой закрепилась репутация целомудренной девицы, в высшей степени спокойной и не перечащей родительской воле.

Сумрачным утром третьего сентября (было воскресенье) Мария Ланевская собиралась на службу, когда к ней неожиданно явилась madame Lepic. Вид француженка имела столь подавленный и прискорбный, что княжна сначала было решила, будто бы в доме Демидовых стряслась беда.

В полном молчании madame Lepic сделала реверанс и протянула Марии конверт.

— Qu’est-ce que c’est?[47] — поинтересовалась Мария.

— Lissez-la immйdiatement. Vous allez comprandre[48], — ответила француженка и спешно покинула изумленную княжну.

Ничего не понимающая, та вскрыла конверт и прочитала:

«Ma ch`ere cousine Marie,