Угрюмое гостеприимство Петербурга

— Боюсь, что так, mon ch`ere, но не в том смысле, который вам приятен.

— Ах вот как? Ну что ж, прошу…

— Дмитрий Григорьевич, Софья нездорова, — ласково произнесла Анна Юрьевна, — позавчерашний бал отнял много сил. Она еще не успела прийти в себя.

— И конечно, мы рады принимать вас у себя в доме, — добавила Мария.

— И я безумно рад находиться в вашем обществе, — согласился Дмитрий. — А что думает мой друг?

— Сударыни, вы, подобно богиням счастья, наполняете мою жизнь этим прекрасным чувством всякий раз, когда я вижу вас, — произнес Ричард.

— Маркиз, вот вы — всегда желанный гость, — сказала Софья, — не правда ли, maman?

— Если маркиз готов мириться с нами…

— О, Анна Юрьевна, вы, право, слишком строги, — возразил Дмитрий.

— Скажите, маркиз Редсворд, — продолжала княгиня, — вы из солидарности приехали виниться перед Софьей?

— Madame, я приехал, чтобы засвидетельствовать вам свое почтение и убедиться, что прекрасной княжне ничто не угрожает.

— То есть почтение для вас — первей всего? — съязвила Анна Юрьевна.

— Madame, я лишь хотел сказать…

— Оставьте, mon ami, я пошутила.

Далее последовал длительный веселый разговор, полный пустых рассуждений о еще более пустых вещах — словом, обычная светская беседа. В ходе этой беседы Мария улучила момент, чтобы покинуть всех. Из гостиной она спустилась в холл и нашла, куда лакей повесил плащ маркиза. Да здравствуют английские плащи! Они всегда обладают внутренним карманом! Именно туда Мария и спрятала свое письмо, после чего вернулась в гостиную.

Уже вернувшись в дом графа Воронцова, Ричард обнаружил в своем плаще письмо. Ни слова не говоря Дмитрию (чтобы не скомпрометировать себя и — если это дама — ее), он перепрятал конверт во внутренний карман сюртука и открыл его лишь в спальне, оставшись один. Он прочитал:

«Lord Richard,

I’m writing to thee in a condition of great tear. My father learned we have met today. He has assumed it an untoward and he decided to send me to Moscow for an undefined time. I don’t know whether we meet again, but it doesn’t matter. My family don’t want to see us together. They are against of any our communication. So I ask thee forget me, and this waltz, and our meeting on the English embankment.

Forget. Forget all thee remember about me.

We’ll never see each other again.

It’s our destiny, it’s our weird.

Bye, bye forever!

Yours Anastasia».[51]

Ричард и не верил своим глазам.

Она отказывается от своей любви.

Еще вчера, на Галерной улице, когда они сидели вдвоем в кофейне, ее глаза смотрели на него с такой нежностью, с такой страстью. Он был уверен, что она любит его.

Этого не может быть!

Нет!

Это решительно невозможно!

Да!

Разумеется!

Она любит его. Она напугана. Ее заставили написать это письмо. А может быть, она боялась, что письмо будет прочитано отцом или княгиней Марьей Алексеевной (маркиз не знал, но был уверен, что старая княгиня приняла самое непосредственное участие в этой истории). Она боится, что его могут осмеять, опозорить.

Но какое это имеет значение?

Что есть позор, когда за ним любовь?

И позор ли это — быть осмеянным толпой самодовольных снобов из высшего света?

Нет, нет, определенно нет.

Она любит его! Она написала в конце «Ваша Анастасия». «Ваша»! Она ждет его. И он приедет к ней. Он поедет за ней хоть в Сибирь (маркиз плохо представлял себе, что такое Сибирь, но знал, что это где-то на краю света и что там очень холодно), если это потребуется.

Настоящая любовь не знает преград. И она не знает забвения.

Быть может, кто-нибудь из нас, взирающих свысока на чувства двадцатилетнего юноши, сочтет его наивным мальчишкой.

Но кто из нас не был молод, хоть однажды? И счастлив тот, кто был дважды.

Так простим же Ричарду его оригинальные мысли, его пылкие чувства и его буйное сердце. Ведь он был молод, он был влюблен. А тот, кто смеется над влюбленным человеком, — глупец, ведь он забыл, что значит счастье.

Глава 12 Тайна герцога Глостера

Я знаю, что это тайна, поскольку об этом шепчутся повсюду.

Уильям Конгрев

Граф Александр Христофорович был большим охотником до дамских опочивален и слыл самым сластолюбивым человеком при дворе. Фрейлины, горничные, актрисы и, разумеется, блудницы пользовались большим его вниманием. Так продолжалось более двенадцати лет, и все знали о шалостях Александра Христофоровича, которому в ту пору было уже пятьдесят четыре года.