Уильям Шекспир. Человек на фоне культуры и литературы

…Но все они не так мне досаждают,
Как гордая протектора жена.
Она плывет по залам в свите дам,
Как будто бы она императрица,
И чужестранцы при дворе английском
Ее за королеву принимают.

Как и ее соперница Элеонора и соотечественница Жанна, шекспировская Маргарита презирает свой пол; в ее устах «женщина» – это ругательство. «Трус, баба, малодушное созданье! / Иль не хватает духу клясть врагов?» – клеймит она малодушие своего любовника[108] Сеффолка, приговоренного к изгнанию; «коль страх мой глуп, скажите: бабья трусость» – так отзывается о своих подозрениях касательно замыслов Глостера. Даже их любовная связь зародилась не под сенью садов или в бальном зале, а на поле боя, под звуки сражения[109].

Общей темой всех трех частей «Генриха VI» является война, которую Клиффорд-младший называет «дочерью ада». Однако во второй части трилогии баталии, в которые вовлечены персонажи, происходят в основном в сфере политики, где главным оружием противников являются не мечи или аркебузы, а козни, интриги и заговоры. Образ государства как тела, пораженного болезнью и немощью, дополняется во второй части пьесы сквозным для всего шекспировского творчества мотивом запущенного, разросшегося сада. Опасаясь того доверия и почтения, которые простой люд оказывал Хемфри, Маргарита сравнивает население чужой и ненавистной ей страны с сорной травой, грозящей по весне разрастись без присмотра и вытеснить «благородные» растения:

Теперь весна, и корни не глубоки
У сорных трав; но если их оставить,
Они по саду быстро разрастутся
И заглушат растенья без присмотра.

«Садовые» и вообще сельскохозяйственные метафоры играют огромную роль в образной системе шекспировской драматургии. Достаточно вспомнить гневные тирады Гамлета, направленные против преступного дяди, матери-прелюбодейки и присущей человеческому роду низости: «…буйный сад, плодящий / одно лишь семя», или макиавеллистские рассуждения Яго о том, что «наше тело – это сад, где садовник – наша воля». В «Ричарде II» садовник со своими помощниками за работой обсуждает государственные проблемы в терминах сельского хозяйства, хотя их метафоры более чем прозрачны.

Первый работник

Зачем же нам внутри ограды этой,
На этом небольшом клочке земли
Поддерживать порядок, меру, стройность,
Когда наш огражденный морем сад,
Наш край родной зарос травою сорной,
Зачахли лучшие его цветы,
Плодовые деревья одичали,
Изъедены червями?

Садовник

Помолчи!
Кто не навел в саду своем порядка,
Тот сам теперь увянуть обречен.
Он дал приют под царственной листвою
Прожорливым и вредным сорнякам,
Считая, что они – его опора;
Но вот их ныне вырвал Болингброк.
Те сорняки – граф Уилтшир, Грин и Буши.

Первый работник

Они мертвы?

Садовник

Мертвы. И Болингброком
Взят в плен сам расточительный король.
Как жаль, что не хранил он, не лелеял
Свою страну, как мы лелеем сад![110]

В «Генрихе VI» «растительная» символика является ключевой, поскольку позволяет эффектно эксплуатировать легенду о расколе Плантагенетов на сторонников Алой и Белой Роз. Популярнейший образ западноевропейской лирики, роза, у Шекспира обогащается многочисленными смысловыми нюансами: из преимущественно любовного или религиозного она трансформируется в политический символ, делающий риторику оппонентов красочнее и драматичнее. Особенно усердствует в этом отношении Ричард Йорк, нуждающийся в подтверждении легитимности своих претензий, а потому особенно чувствительный к геральдической символике и описывающей ее риторике:

Тут подыму я млечно-белый розан,
Что воздух напоит благоуханьем;
На знамени герб Йорка вознесу…

Он же, созерцая крах своих планов:

Так вянет мой цветок, не распустившись,
И гусеницы пожирают листья.

Образ бутона, погубленного непогодой или паразитами, будет еще не раз фигурировать в шекспировских пьесах, хотя своего смыслового максимума достигнет в его лирике – в сонетном цикле.