Уильям Шекспир. Человек на фоне культуры и литературы

Офелия, возможно, единственная из шекспировских героинь, которая не может сделать решительный выбор (и в этом она под стать своему потенциальному партнеру, Гамлету), разрываясь между смутным влечением и состраданием к принцу и желанием быть послушной отцу. При этом оба символически отталкивают девушку – Гамлет ее третирует и оскорбляет, отец вообще исчезает[254], и неопределенность положения Офелии, ее одиночество в мужском, патриархальном мире могут рассматриваться как одна из причин ее безумия. Неудивительно, что бедная осиротевшая девушка тянется к Гертруде, инстинктивно надеясь найти в ней замену умершей матери. Но и королева не в состоянии оказать ей поддержку – она слишком занята своими собственными семейными проблемами[255].

Другим исключением из характерной для шекспировских драм схемы становится Джульетта, у которой есть не только мать, но и ее любящая, заботливая заместительница – Кормилица. Синьора Капулетти воплощает собой средневековую модель поведения и самовосприятия женщины – выданная замуж в раннем возрасте и, очевидно, по расчету, в интересах клана, она быстро адаптируется к своему социально «правильному», хоть и безлюбовному браку и начинает находить в нем преимущества, постепенно подчиняя себе покладистого супруга. Поэтому ей нечего рассказать юной дочери о любви – даже Кормилица, с ее приземленным восприятием этого чувства исключительно в плотском аспекте, лучше понимает свою воспитанницу и потому становится ее наперсницей в деликатных вопросах.

Еще одной шекспировской героине, сироте, Шекспир позволяет обрести родственную душу и замену умерших родителей в неродном по крови человеке. Графиня Руссильонская в «проблемной комедии» «Конец – делу венец» объявляет себя приемной матерью своей воспитанницы Елены: «Если бы она была плотью от плоти моей и стоила бы мне материнских мук, я не могла бы привязаться к ней крепче»[256]. Любовь Елены к сыну графини, Бертраму, вносит некоторый сумбур в потенциально идиллический поворот сюжета, поскольку чувства героини далеки от сестринских, а сам Бертрам и вовсе не испытывает к Елене никаких чувств – ни родственных, ни романтических. Графиня же согласна получить дочь ценой потери сына:

О дочь моя, не сокрушайся так.
Все это горе взяв себе одной,
Меня лишишь моей законной доли.
Он был мне сыном, но теперь исторгну
Из сердца имя самое его.
Отныне только ты мое дитя.

Чуткая и заботливая по отношению к приемной Елене, графиня становится требовательной, строгой и даже резкой, когда дело касается ее родного сына; Шекспир совмещает в одном персонаже два лика материнской любви:

Да по сравненью с ней он сам – ничто.
Она бы стоила такого мужа,
Какому двадцать этаких мальчишек
Почли б за честь служить и называли б
Ее тогда смиренно госпожой.

Отношения матерей и сыновей – не менее напряженная тема у Шекспира, чем отцы и дочери. Присутствие в

трагедии о принце Датском Гертруды лишь усугубляет внутренний разлад Гамлета, так как его ревность к дяде и обида на мать подпитывают разочарование, которое он испытывает в женском поле, человечестве вообще и в себе самом. Волумния, мать Кориолана, тоже является катализатором конфликта героя с окружающим миром. При этом Гертруда и Волумния принадлежат к разным типам женских образов. Датская королева покладиста, пассивна и лишена политических амбиций, заботится о сыне и страдает из-за его противостояния с Клавдием. Римская матрона честолюбива, патриотична и по-мужски воинственна. Кажется, что выйти вместе с сыном на поле боя с оружием в руках ей мешает только уважение к римским порядкам и обычаям, требующим от женщины добровольного домашнего заточения; она с воодушевлением рассуждает о сражениях, кровавых поединках и оружии: «Кровь мужчины / Сверкает ярче золота трофеев. / Груди Гекубы, Гектора вскормившей, / Прекрасный лоб его, чья кровь пятнала / Мечи данайцев». Предпочтение, оказываемое сугубо мужской сфере – войне – перед женской сферой материнства, роднит Волумнию с другой шекспировской героиней – леди Макбет, которая также готова отказаться от реализации своего женского предназначения ради участия в мужских делах.

…Я кормила грудью
И знаю, как сладка любовь к младенцу;
Но я бы вырвала, склонясь над милым,
Сосок мой из его бескостных десен
И лоб ему разбила, если б я
Клялась, как ты.

Амбиции Волумнии и ее фанатичный патриотизм сближает ее образ с фигурой Тита Андроника, который принес своих сыновей в жертву Риму и гордился этим.