В литературных кругах Лондона, также был на слуху «вульгарный скандал» Шекспира с Беном Джонсоном из-за странной схожести фрагментов некоторых пьес, в чём была очевидная вина эксперта-консультанта обоих авторов, который потешаясь вполне мог осознанно «перепутать», внеся такими необдуманными действиями сумятицу и сплетни.
В строках 3-4, повествующим даётся развёрнутое пояснение, из которого становится понятно, что в ходе «вульгарного скандала», третья сторона в манипулировании передёргивала некой информацией. Хочу отметить, что поэт обращался к юноше, адресату сонета уважительно на «вы», что даёт подсказку читателю об отсутствии в содержании сонета какой-либо иронии, все происходящее воспринималось поэтом, как серьёзный инцидент.
«For what care I who calls me well or ill,
So you o'er-green my bad, my good allow?» (112, 3-4).
«За такую заботу Я тот, каким меня называют: добром иль злом,
Итак, вы слишком зелёный мне тяжкий, добрый позволитель мой?» (112, 3-4).
В строках 3-4 присутствует риторический вопрос, обращённый к адресату сонета, строки читаются вместе, так как входят в одно предложение: «За такую заботу Я тот, каким меня называют: добром иль злом, итак, вы слишком зелёный мне тяжкий, добрый позволитель мой?» Но в содержании строки 4 по ходу, риторического вопроса повествующий делает предположение, что инициация «вульгарного скандала» произошла не без участия юноши, который «зелёный мне тяжкий, добрый позволитель».
Где оборот речи «мне тяжкий», можно воспринять, как «для меня тяжкий», то есть «тяжёлый», принёсший тяжесть «вульгарного скандала» своей неопытностью, как счёл сам бард, так как юноша показал свою неопытность, распространяя конфиденциальные сведения, касательно персональных творческих взаимоотношений или содержания пьес, поэтому «o'er-green», «слишком зелёный».
Хочу подчеркнуть, что входящие во второе четверостишие строки 5-8 представляют собой односложное приложение, поэтому их следует читать вместе. Но при внимательном прочтении, можно увидеть, что это правила или принципы, предлагаемые бардом для дальнейшего творческого сотрудничества в противостоянии сплетням и интригам «третьей» стороны.
«You are my all the world, and I must strive
To know my shames and praises from your tongue;
None else to me, nor I to none alive,
That my steel'd sense or changes right or wrong» (112, 5-8).
«Вы — есть весь мой мир, и Я должен устремиться (потом)
Узнавать свои поношения и похвалы из ваших уст (порой);
Никому кроме меня или Я, ни от одного — из живых,
Что моё закалённое чутьё либо изменения: верно иль неверно» (112, 5-8).
Поэтическое обращение строки 5: «You are my all the world», «Вы — есть весь мой мир», нашло широкое применение в «елизаветинскую» эпоху в качестве возвышенного поэтического приёма, и было известным со времён сонетов Петрарки, оно обозначало доверительные отношения к обращаемому. Далее, искренность чувств барда в строках 5-6 не вызывают сомнений у читателя: «и Я должен устремиться (потом) узнавать свои поношения и похвалы из ваших уст (порой)».
Конечная цезура строки 5 была заполнена наречием в скобках «потом», а конечная цезура строки 6 была заполнена словом наречием в скобках «порой», где в обоих случаях была решена проблема рифмы строк.
Стоит отметить, что распространённый в «елизаветинскую» эпоху оборот речи «from your tongue», «из ваших уст» подчёркивая доверительный характер написанного, что подтверждает версию о помощи юноши в качестве эксперта при написании пьес.
«None else to me, nor I to none alive,
That my steel'd sense or changes right or wrong» (112, 7-8).
«Никому кроме меня или Я, ни от одного — из живых,
Что моё закалённое чутьё либо изменения: верно иль неверно» (112, 7-8).
Предыдущая строка 6 даёт полное объяснения смыслов заложенных автором в строках 7-8, что в совокупности раскрывает предложенные принципы конфиденциальности в творческом сотрудничестве барда с «молодым человеком»: «Узнавать свои поношения и похвалы из ваших уст (порой); никому кроме меня или Я, ни от одного — из живых, что моё закалённое чутьё либо изменения: верно иль неверно». В фразе «поношения и похвалы из ваших уст», где повествующий имел ввиду замечания и позитивные заметки при верификации фрагментов пьес.
Можно лишь предположить, что «вульгарный скандал» вполне мог возникнуть из-за возможных повторов схожих драматических фрагментов у другого автора в предварительных прочтениях для публики салона.
Примечательно, но в 1593 году Шекспир посвятил Саутгемптону свою поэму «Венера и Адонис». За которой в 1594 году последовало следующее посвящение Саутгемптону в пьесе «Изнасилование Лукреции». Несмотря на то, что посвящение к «Венере и Адонису» было более сдержанным, но посвящение к пьесе «Изнасиловании Лукреции» было написано в экстравагантных выражениях: «Любовь, которую я посвящаю вашей светлости, бесконечна … То, что я сделал, принадлежит Вам; то, что Я должен сделать, принадлежит также Вам; будучи частью всего, что у меня есть, Я посвятил себя Вам».