Уилки Коллинз

И тут снова заявила о себе болезнь. Коллинз, кажется, был уверен, что это «подагра мозга». В сентябре он писал Пиготту: «Мой разум совершенно ясен, но нервное страдание, от которого я мучаюсь, неописуемо». Он не знал, сможет ли продолжать роман, и задержка сама по себе представлялась катастрофой. Доктор Берд тоже не мог сказать, когда Коллинз сумеет приступить к исполнению своих обязанностей. Но никакой подагры мозга не существует, можно предположить, что речь шла о серьезном умственном истощении и тревожности. «Страдание» нервов могло быть и следствием чрезмерного употребления опиума. И все же полной беды удалось избежать, и в следующем месяце нервное напряжение пошло на спад. Настроение тоже улучшалось, по мере того как удачно получались первые главы. Невестка Диккенса, Джорджина Хогарт, не могла уснуть, не дочитав их, и Коллинз сообщал Чарльзу Уорду, что «печатники весьма заинтересовались этой историей… а не так-то легко удовлетворить печатников».

«Армадейл» начал свое явление публике в ноябрьском выпуске Cornhill, и по мере работы над чередой выпусков Коллинз все сильнее тревожился, а специалист по нервным заболеваниям Чарльз Рэдклиф определил его проблему как «раздражение, вызванное подагрой», порекомендовав физические упражнения и легкую диету. Как большинство докторов, он хотел поддержать пациента, придать ему уверенности: «С вами ничего серьезного. Нет причин беспокоиться о своей работе».

Чарльз Коллинз поставил, вероятно, самый точный диагноз, назвав недуг Уилки унаследованными «коллинзовскими нервами». Описывая состояние старшего брата, он основывался на собственном опыте: «Когда ты ничем не занят, чувствуешь себя хорошо, но стоит приступить к работе… начинаются страдания». Он добавил: «Мысли о работе как таковой, особенно в моменты вынужденного бездействия, например когда ты прикован к постели, весьма опасны». Итак, возможно, братья Коллинз были жертвами ночных кошмаров. Берд давал им сердечный препарат на основе хинина, кислоты и ромашки — вроде бы это помогало.

Общая нервозность не могла ослабеть в ситуации переезда в новый дом. За несколько дней до Рождества Коллинз с Кэролайн поселились по адресу Мелкомб-плейс, 9, площадь Дорсет, примерно в четверти мили от Харли-стрит, по другую сторону от Нью-роуд. Какие бы то ни было надежды на брак окончательно рухнули, и Кэролайн Грейвз появляется в домовых книгах и прочих лондонских документах о жителях города под своим именем. Ее имя значится теперь и в банковских счетах Коллинза в «Коуттсе».

Работа над «Армадейлом» неумолимо продвигалась, и Коллинз мог позволить себе лишь краткие передышки. В конце февраля 1865 года он на неделю ездил в Париж, много времени провел там в театрах. Посетил мать в Танбридж-Уэллсе. Съездил с Эвардом Пиготтом в Грейт-Ярмут, чтобы вновь выйти в море под парусом. Заседал на праздновании двадцатой годовщины Королевского Генерального театрального фонда, в конце каждой фразы его речи гремели аплодисменты.

Он посетил Диккенса в Гэдсхилл-плейс, и один из гостей описал его так: «Бедный Уилки Коллинз так нуждается в отдыхе, что привык ускользать в библиотеку, чтобы подремать там с сигарой. Диккенс вытащил его оттуда со словами: “Это недопустимо. Никакого курения в библиотеке посреди дня — необходимо над чем-нибудь работать”». Во время игры в шарады Диккенс предстал с черным платком на голове и печным совком в руке, изображая обезглавливание Карла I, Коллинз играл роль короля-жертвы.

Любопытный отчет о вечернем собрании в Лондоне той поры оставил Фредерик Леманн. Он отметил, что «фракция Диккенса и Коллинза» устроилась на противоположном конце комнаты от «Общества». Причина была вполне ясна. Коллинз открыто жил на Мелкомб-плейс с любовницей. А Диккенс разводился с женой ради союза с актрисой. Несмотря на славу и успех, оба романиста не считались достаточно почтенными.

Весной 1866 года Коллинз наконец закончил «Армадейл» и написал матери, что никогда прежде не был так растроган и взволнован финалом собственного романа. Он отметил завершение работы поездкой в Париж на неделю с Фредериком Леманном, погода была теплой, и он наслаждался ничегонеделаньем. Он освободился от «тяжкой ответственности» перед лицом более серьезных трудностей, он преодолел темную полосу.