Уиллоу

Наконец когда она больше не могла вынести дурных предчувствий, она сломала восковую печать и развернула хрустящую белую бумажку. Послание было написано от руки, и в нем говорилось:

Гидеон. Мы с Хильдой прибудем вскоре. Тебе придется кое-что объяснить. Дафна.

Дафна. От одного этого имени у Уиллоу все внутри заныло. До этого времени она не допускала ни единой мысли о женщине, с которой Гидеон был помолвлен, но теперь она не могла позволить себе такой роскоши. Очевидно, Дафна была готова бороться за то, что она справедливо считала своим.

Слезы навернулись на глаза Уиллоу, и она тяжело опустилась на стул, подперев подбородок руками. Какие были у нее шансы против такой девушки, как Дафна, которая выросла в Нью-Йорке, получила образование в отличных школах и знала, как должна себя вести настоящая леди?

Она пыталась утешить себя воспоминаниями о том, как Гидеон любил ее сегодня утром во дворе. Но вскоре ее уверенность сменилась горькой подавленностью. Боже правый, чем не воспользовался бы мужчина, чтобы получить так щедро предложенное ему удовольствие, с любовью или без?

Глядя на телеграмму заплаканными глазами, Уиллоу ясно поняла, что Гидеон воспользовался ею и что для любви места не было.

Придя через некоторое время в себя, Уиллоу нагрела восковую печать в пламени спички и приложила ее на прежнее место. Когда Гидеон вернулся из города, она сидела за пианино в гостиной, наигрывая песенку, которой научила ее Дав, с удовольствием, призванным скрыть ее сердечную боль.

Гидеон громко засмеялся и, подойдя, встал позади нее, согревая и раня ее плечи своими сильными руками. Когда он наклонился, чтобы поцеловать ее в шею, она вздрогнула и чуть было не разрыдалась. Она сильнее ударила по клавишам.

Он сел рядом с ней на длинную скамью, прижимаясь бедром к ее бедру, и она почувствовала, как его карие глаза буравят ее, стремясь заглянуть внутрь.

Гидеон взял ее за подбородок и повернул лицом к себе. Музыка оборвалась жалким диссонансом.

– Что случилось?

Взгляд Уиллоу был затуманен слезами, и в глазах рябило, но гордость укрепила ее.

– Тебе телеграмма из Нью-Йорка.

Гидеон мгновенно и тревожно отодвинулся. С его загорелого лица сбежала краска, и рука медленно отпустила ее подбородок. Спустя минуту он поднялся со скамьи и посмотрел сверху вниз на Уиллоу так, словно она была незнакомкой.

– Где она? – прошептал он.

Уиллоу лениво пожала плечами, хотя сердце ее разбилось на тысячи маленьких кусочков.

– На столе, – ответила она с достоинством, – на кухне.

Он поспешил туда с такой серьезностью, что это еще сильнее ранило Уиллоу. Меньше чем через минуту он вернулся. Уиллоу показалось, что прошел целый месяц.

– Дафна едет сюда, – сказала Уиллоу, даже не пытаясь скрыть, что прочла телеграмму, предназначенную ее мужу.

– Да, – ответил он каким-то отстраненным, бесцветным голосом.

Уиллоу подняла к клавишам онемевшие руки и снова начала играть. Песня была слишком печальная, и Гидеон быстро вышел из дома.

ГЛАВА 8

Дом Маршаллов стоял на открытом месте, если не считать растущих у пруда деревьев, среди которых и укрылся в предрассветный час этим летним утром Венсел Тадд. Как только взошло солнце, он увидел, как муж вышел из дома через заднюю дверь и направился к конюшне.

Венсел спокойно рассудил, что кое в чем лавочник Маккалоу был прав. Гидеон Маршалл был достаточно сильным, чтобы с веточкой ходить на гризли, и к тому же выглядел чертовски здорово. Несмотря на внешний лоск и привлекательную физиономию, этот парень, как показалось Тадду, был на самом деле весьма крепким.

Маршалл вышел из конюшни, прыгнул на спину танцующего вороного жеребца и, прежде чем уехать, бросил в сторону дома непонятный Венселу взгляд.

Венсел вздохнул. Было очень рано и воздух все еще оставался холодным, но с началом дня даже под сенью этих шепчущихся деревьев станет жарко. Иногда он думал, стоила ли шкура Стивена Галлахера того, чтобы терпеть из-за нее столько неудобств и столько неприятностей, не говоря уже об опасности. Гидеон Маршалл едва ли обрадуется, найдя в своих владениях человека, который прячется там и следит за его домом.

Ненависть и плата в двадцать пять тысяч долларов за голову Галлахера укрепила Венсела. Когда он начинал сомневаться, ему надо было только вспомнить тот случай в Баннаке, когда этот преступник застал его врасплох в борделе. На Венселе тогда была ночная рубашка, и Стивен Галлахер буквально прибил этот наряд к стене – с Венселом внутри него.

Венсел закипел при воспоминании о том унижении, когда он висел в шести дюймах над полом в спальне борделя, связанный собственной одеждой. Так или иначе, чего бы ему это ни стоило, он должен увидеть Стивена Галлахера мертвым. В конечном счете совсем неважно, повесят этого ублюдка или застрелят, лишь бы он был мертв.

Через полчаса или около того Венсел успокоился. Если он хочет сохранить ясную голову, ему нельзя думать о том, как сильно он ненавидит Галлахера. «Нет, господа, что нужно делать – следить за его сестрой».