Uilyams Diokletian-Restavrator-Rimskoy-imperii.633425 - Неизвестный

Несмотря на пышность празднований, Диоклетиан начинал питать все большую неприязнь к Риму. Сама роскошь и фривольность городских празднеств были оскорблением для его пуританских вкусов. Гладиаторские бои и состязания колесниц были неплохи, но аппетит римской черни к попойкам и шутовским потехам, казалось, не имел пределов; все празднование превращалось из торжественной, исполненной веры государственной церемонии в какую-то нескончаемую вульгарную комедию. Диоклетиан видел подобное пышное празднество куда более сдержанным, исполненным благоговения, — это должен был быть торжественный ритуал, наглядно показывающий узы долга и благочестия, связывавшие народ с императором и богами, а вовсе не суматоха и гвалт, стоявший на скачках. Эти праздные, мятежные, грубо фамильярные толпы оскорбляли его чувство власти и порядка, все традиции значительности (gravitas) и приличия, гарантом которых он являлся.⁴ Как это часто бывает, Диоклетиан внезапно разглядел пропасть, лежащую между идеей Рима, которая жила в нем как иллирийском офицере, и реальным, земным, беспокойным городом на Тибре. Если это и была та самая хваленая древняя свобода, тогда Цезарь и Август правильно сделали, положив ей конец, а сам он имел полное право завершить их труд. Наконец, не в силах вынести все тринадцать дней тстолий и гомона, он объявил, что покидает Рим раньше срока и что примет свое девятое консульство в Равенне, в январские календы.

Весь императорский двор приготовился к путешествию на север суровой зимой, в нескончаемый дождь. Из Равенны Диоклетиан собирался совершить еще один переход по знакомому маршруту через дунайские провинции, которые он объезжал столько раз, — среди племен, с которыми он был как дома, городов, которые знали, как приветствовать своего императора, и которые он в ответ щедро одарил общественными постройками.

Зимой у него началась небольшая лихорадка, вероятно из-за дурной погоды. Однако он не оправился от болезни даже с наступлением весны, так что большую часть путешествия ему пришлось проделать на носилках. Тем не менее он не отказался от своего намерения прибыть в Никомедию к осени; но забота врачей и его собственная железная воля не сумели побороть лихорадку. В апреле того года, находясь в Паннонии, Диоклетиан, помимо прочих общественных дел, подписал четвертый, самый кровавый, эдикт против христиан, в котором требовал всеобщего жертвоприношения — и мы можем только гадать о состоянии его мыслей в тот момент. Все лето 304 года было наполнено усиливающимися страхами и тревогами: здоровье императора немного поправилось, а затем ухудшилось вновь, и члены двора поневоле стали обмениваться друг с другом немыми взглядами, выражавшими общую мысль.

Тем не менее Диоклетиан настоял на путешествии в Никомедию: он хотел торжественно открыть цирк, строительство которого было приурочено к двадцатилетию его правления. Возможно, он разделял со своими придворными одну и ту же мысль и решил, что если уж ему пришло время умереть, то он, по крайней мере, умрет в собственной столице. Он прибыл в Никомедию в конце лета и ценой немалых усилий торжественно открыл, при стечении народа, новый цирк. Но празднества были омрачены ставшей слишком явной болезнью императора, которая практически сломила его. Сразу после церемонии он удалился в опочивальню; велено было совершить жертвоприношение и всенародно молить богов о здоровье августа. Несколько месяцев он не показывался своим подданным; затем, на декабрьские иды, впал в кому. Шок, который накрыл дворец, быстро распространился на остальной город. Придворные чиновники метались, не стараясь скрыть волнения; говорили, что из дворца доносились звуки рыданий и сетований. Весь город погрузился в молчание в ожидании рокового известия. В столицу вызвали Галерия. Пошел слух, что Диоклетиан уже умер и даже похоронен.

На следующий день ранним утром в толпе заговорили об ином Император все еще был жив. Чиновники и гвардия убрали скорбь с физиономий и вновь принялись выражать надежду на выздоровление августа. Но кто мог знать наверняка? Вот уже несколько месяцев им ператора видели лишь врачи и небольшая группа его приближенных. Напряженное ожидание продолжало тянуться, и вот уже кое-кто стал говорить, что Диоклетиан умер, но правду тщательно скрывают до при езда Галерия из страха военного переворота, который могли устроить расквартированные в Никомедии войска. Этот слух с каждой неделей продолжал набирать силу, за неимением достоверных новостей об улучшении состояния Диоклетиана и при невозможности увидеть его своими глазами.