Uilyams Diokletian-Restavrator-Rimskoy-imperii.633425 - Неизвестный

Однако — и это важнее всего для той эпохи религиозной революции — этой войне предстояло стать битвой между старыми и новыми богами. Константин, с его растущими амбициями, замаскированными под выполнение божественной миссии, давно уже искал за пределами традиционного политеизма верховное божество, которое подарило бы ему победу и господство в империи. Он уже опробовал солнечного бога Аврелиана, Sol Invictus. Но теперь он повернулся к богу христиан, и под стенами Рима ему было знамение — как это обычно бывает с теми, кто ждет знамений. Как говорят источники, во сне Константину было велено сделать на щитах первых рядов войска монограмму ХР — знак Христа. Тем временем Максенций искал помощи языческих богов и обратился к Сивиллиным книгам. Он выступил против Константина 28 октября 312 года, оставив у себя в тылу Тибр. В битве, которая позднее получила название бйтвьгу Мульвиева моста, армия Максенция была разбита наголову, а сам Максенций утонул во время всеобщего бегства. Она стала также последней битвой для преторианцев, которые держали боевой порядок и погибли, не уступив и шага. Первое, что сделал Константин, вступив в Рим как освободитель, — навсегда упразднил отряд преторианской гвардии и снес их лагерь¹.

С тех пор Константин стал оказывать заметное предпочтение христианам. Латеранский дворец был отдан епископу Рима; на следующий год вместе со своим новым союзником Лицинием он обнародовал в Ме-диолане совместную программу терпимости, тяготеющую к христианству, в которой пошел значительно дальше, чем это сделал Галерий в своем эдикте двумя годами ранее: «Мы даруем и христианам, и всем прочим возможность свободно следовать той религии, какую кто пожелает... мы... сочли вообще никому ни отказывать в возможностях, обратил ли кто свой разум к христианскому обряду или же посвятил его той религии, какую он счел наиболее подходящей для себя, чтобы вышнее божество, чей культ мы соблюдаем душой и сердцем, могло бы оказывать нам обычные благосклонность и одобрение во всем». Этот документ не только положил конец гонениям, но и возвращал Церкви конфискованное имущество и отнятые места собраний, а ее общины получали статус законных организаций. В последующие годы эти привилегии были расширены, благодаря чему христианство поднялось над прочими религиями империи. Духовенство было освобождено от муниципальных обязательств, епископы могли судить не только церковные, но и мирские дела, а воскресенье было объявлено всеобщим праздничным днем. Традиционное язычество оставалось (до поры) нетронутым, но не получало такой поддержки от государства и, как ожидалось, должно было понемногу отмереть само.³

С точки зрения церкви, которую разделяет большая часть сохранившихся источников, приход к власти Константина был, разумеется, поворотным моментом истории. Став императором, он не только обеспечил всей христианской общине свою защиту и покровительство, но и вовлек ее в принципиально новый союз с римским государством: отныне императоры собственной властью разрешали споры между соперничающими партиями внутри религии и поддерживали их единство.

В этом отношении Константин действовал как типичный римский император: он был намерен заручиться для своего государства поддержкой самого могущественного бога, обеспечив ему поддержание добродетелей и соблюдение ритуалов поклонения. Его собственное влечение к христианству было, без сомнений, искренним, но навряд ли имело общепринятую форму: его интересовал не Христос, а лишь великий Вог, на чью мощь он мог положиться в качестве владыки мира. Несмотря на иллюзию принципиального разрыва с традициями Диоклетиана, которую естественным образом усилил его переход в христианство, Константину предстояло развить и завершить практически все крупные реформы, начатые Диоклетианом. Как бы он ни относился к основателю тетрархии и гонителю христиан, доктрина нового абсолютизма была их общим делом, больше чем кого-либо другого — она принудила их к сотрудничеству в реализации великого плана выживания, охватывавшего несколько будущих поколений.

Все зафиксированные в источниках упоминания о Диоклетиане, сделанные Константином, звучат неодобрительно; Константин приложил немало усилий, чтобы официально дистанцироваться от тетрархии. Законность его правления, утверждал он, не основывалась на его принадлежности к династии Геркулиев, а была плодом божественной воли Господа, а еще точнее — на том, что он был сыном своего отца: в свою очередь отцу Константина, Констанцию, сочинили фальшивую родословную, восходившую к императору Клавдию II, победителю готов. В Фессалониках, Риме и прочих городах империи на сохранившихся рельефах лица прочих тетрархов были изуродованы — а подобное могло делаться лишь с одобрения правительства. Лактанций ликовал, видя закат династий Юпитера и Геркулеса. Лишь в армии были сохранены легионы Иовиев и Геркулиев.⁴