Уймись

Задавлен тяжестью мечты,
Я, точно так же, как и ты,
Надеялся и жил.
Я видел то, что я хотел.
Там было много добрых дел
И праздник тоже был.
Но верить в чудо нелегко,
И гром, гремящий высоко,
Мне крикнул одному:
«Когда огонь Души утих,
Она рождает мертвый стих,
Не нужный никому».

1991

Зимняя слякоть

Поперхнулось утро. Темь. Дороги,
Наполняясь шумом адских шин,
Освежают мысли понемногу
Влагой проезжающих машин.
Сопли снега с примесью печали…
Вот уж меланхолии краса:
Сидя дома, любоваться далью.
Как черны в пространстве небеса!
Но в пути их лик не так прекрасен.
Если б больше света, чистоты,
Если день предвиделся бы ясный,
Ласковость природной красоты
Мне была б текущею утехой,
То, как в частых, бесконечных снах,
Я б тогда забыл про все прорехи
В обуви, одежде и в делах.
И такое легкое участье
Мнимого посла со стороны
Встроило бы маленькое счастье
В вязь моей простой величины…

Льет за воротник. Какая гадость!

Словно в удаленности, в глуши,
Моя радость бытия – не радость,
В ней какое-то смятение души.
Я иду – не еду! И с порога
Запрягаю хлесткий свой словарь.
Ну, поберегись, моя дорога!
Если сохраню сухими ноги,
Не предстану путником убогим,
То не осужу тебя так строго,
Будто не дрожащая я тварь.
Но послушный, буднично гонимый,
Я ступил по щиколотку в грязь
И уже страдаю ощутимо,
Упускаю с лирикою связь.
Так испортить жизни вдохновенье!
Топать по ухабам в темноте,
Чтоб прийти в нелепое мгновенье,
В скуку и постылость легких тем…
Вновь сверкают брызгами асфальты —
Будничных ненастий аскетизм.
И застыл в полете вялой смальтой
Дерзкий мой, крутой максимализм.

1987

«Почему не блеет коза?..»

Почему не блеет коза?..
У тебя больные глаза,
Покраснел от сырости нос
И замучил проклятый понос.
И зачем мне такой «кумыс»?
(По дороге на рынок скис.)
И напрасно топтала нога
Заливные мои луга…
Ты в опале моей пока.
Я намял тебе палкой бока
Так, что впору с тобой замычишь.
Ну а ты все молчишь и молчишь.

1992

Балерина

Какой-то посторонний звук отвлек его от мыслей. Он повернул голову, не сразу сообразив, что это человеческий голос. Капризничал мальчик, и назойливая мамаша, постоянно его одергивая, пыталась увлечь ребенка красотой полотен и богатством содержимого залов. Мальчику было неинтересно, а кроме того, он быстро устал от непонятного однообразия экспозиции, поминутно выказывая желание уйти, мечтая о более близких его нраву и настроению занятиях.

Теперь мало кто ходил по музеям, людям было не до искусства. Он и сам не понял, зачем пришел сюда, словно механически следуя инструкциям странного указчика, определявшего направление движения по совершенно не известным ему правилам. И сейчас его заботило даже не то, что он тут делает, а мысли о какой-то неведомой силе, которая управляла им, когда он всякий раз, задумавшись, отдавался воле случая, приводившего его порой в самые необычные места.

В пылу религий и страстей…