Уинстон Черчилль

Все эти миротворческие и благородные посылы с защитой прав и свобод не должны вводить в заблуждение. Для России, как суверенного государства, появление внешних игроков привело бы к любому описанному выше сценарию от захвата ресурсов и средств производства до расчленения на маленькие и беззащитные государства. И здесь уже и без Черчилля с его конституцией быстро установили бы новый порядок все те британские, французские и американские дельцы, которые начали вывоз ресурсов и создание предприятий в Архангельске и Мурманске. Что же касается Черчилля, то его участие в интервенции является поучительным периодом, показывающим, как происходит разложение и покорение другого государства. Например, какую роль играет пропаганда и как активно привлекаются СМИ. «Я все больше убеждаюсь в том, что сегодня в Англии не может быть более ценной пропаганды, чем красочное описание насилия и жестокостей большевиков, — писал Черчилль лорду Бивербруку 23 февраля 1918 года — датой, которая по иронии стала официальным днем создания РККА. — Думаю, что следует поощрять как можно более широкую публикацию в газетах известий о хаосе и анархии в России». В дальнейшем Черчилль будет неоднократно собирать журналистов, объясняя, как следует преподносить события в России, кого из лидеров Белого движения следует превозносить и к чему призывать читателей газет. Интервенция показывает, чьими руками ведется война с минимальным привлечением собственных войск и активным снабжением армий местных жителей, недовольных новым режимом. Если же местных войск не хватит, тогда можно обратиться к иностранцам, например, к проигравшим в войне немцам. «Мы должны воссоздать немецкую армию!» — призывал Черчилль, заявляя, что его политика сводится к следующему: «Убивать большевиков и лобызаться с гуннами». Главное, чтобы согласно классическому принципу британской дипломатии вся грязная и затратная работа делалась чужими руками. «Не сердитесь на меня за моего Колчака, есть реальная надежда, что он будет таскать каштаны из огня для всех нас», — писал Черчилль премьер-министру. В то время как одни народы проливали реки своей крови, на всех фронтах Гражданской войны за три года погибло всего 329 британских подданных. Интервенция также показывает, что при всей погруженности в проблемы и особенности чужого государства интервенты слабо разбираются в том, что там происходит на самом деле. Их оценки часто оказываются ошибочными, а прогнозы — неправильными. Так, когда в августе 1919 года войска Деникина овладели Одессой, Черчилль восторженно восклицал, что «наше дело растет изо дня в день». «Ничто не может спасти большевистскую систему или большевистский режим», — заявил он на следующий месяц премьер-министру. В его представлении «большевистская система с самого начала была обречена на гибель, так как противоречила основополагающим принципам цивилизованного общества». Каково же было его удивление, когда большевики смогли удержать власть, а белогвардейская волна постепенно стала сходить на нет, пока не покинула страну с крымского побережья[168].

Интервенция также показательна еще одним моментом. Обычно считается, что внешняя политика государства представляет собой монолитную стрелу, которая, рассекая пространство и время, целенаправленно летит в заданном направлении. На самом деле она похожа на бесформенное облако, представляющее собой совокупность не только разных взглядов разных политиков, за которыми стоят несовпадающие мнения и противоречивые интересы, но и винегрет непостоянных точек зрения даже одного государственного деятеля. Это облако постоянно меняет свой курс, иногда двигаясь в разных направлениях и даже достигая порой одновременно разных берегов. Взгляды Черчилля не пользовались популярностью в британском обществе, измученном войной и пандемией испанского гриппа. Не разделяли их и многие британские политики, которые идеологическим соображениям предпочитали практическую целесообразность с установлением долговременных и плодотворных торговых отношений с Советской Россией. Свое мнение было и у Ллойд Джорджа. Сравнивая Россию с «джунглями, где никто не может сказать, что его ждет за ближайшим поворотом», премьер-министр полагал, что у Британии просто нет ресурсов для столь масштабной авантюры со столь неочевидным результатом. Кроме того, он чутко улавливал настроения народных масс, заявляя в парламенте, что «отправка наших солдат на подавление большевиков означает создание своими руками большевиков в самой Британии». Время от времени он шел на поводу у военного министра, но всякий раз, когда большевики одерживали победу, он возвращался в исходную позицию, призывая «заняться собственными делами, а Россия о своих делах пусть печется сама»[169].