Уинстон Черчилль. Темные времена

А ведь все могло сложиться иначе. Собирая материалы о событиях тех дней, Черчилль был заинтригован тем фактом, что, когда Гитлер приехал в Весзее арестовывать Рема, его сопровождали лишь Геббельс и небольшая группа телохранителей. На обратном пути в Мюнхен им повстречалась колонна грузовиков с вооруженными бойцами СА, которые ехали на запланированную в Весзее через несколько часов конференцию. Гитлер вызвал к себе командира колонны и приказал ему возвращаться в столицу Баварии. Если бы он проезжал по этой дороге часом позже или войска часом раньше, рассуждал Черчилль, тогда Рем воссоединился бы со своей армией и дальнейшая история НСДАП, Германии и всей Европы сложилась бы по-иному¹⁹⁹. Вот уж действительно, это был эпизод, когда «фортуна соревновалась с судьбой»²⁰⁰. Хотя, как правило, все решающие моменты истории являются такими. «На какой же тонкой нити подвешены порой величайшие из дел», – заметил в этой связи однажды Черчилль²⁰¹.

Описанию «ночи длинных ножей» посвящен лишь фрагмент статьи. Дальше – больше. Черчилль не остановился на изображении неприглядных сторон нового режима. Он решил поднять довольно часто встречающийся в его произведениях вопрос: что все-таки первично – лидер или его последователи? Казус Гитлера заставил его по-новому взглянуть на этот парадокс власти. Безусловно, ответственность за то, что произошло в Германии 30 июня 1934 года и будет происходить дальше, и не только в Германии, лежит на Гитлере. Но только ли на нем?

«Самым поразительным является то, что великий народ Германии, образованный, продвинувшийся в науках, философии, склонный к романтизму, народ христианский, народ Гете и Шиллера, Баха и Бетховена, Гейне, Лейбница, Канта и сотен других великих имен, не только не воспротивился этому ужасному кровопролитию, но и одобрил его, воздав их автору такие почести, словно он не руководитель государства, а Господь Бог, – написал Черчилль и дальше продолжил уже совершенно страшными словами: – Вот он, пугающий факт, перед которым все, кто остался от европейской цивилизации, должны склонить свои головы от стыда или, в чем будет гораздо больше практической пользы, от страха»²⁰².

После таких строк, которые разошлись по миру, предупреждения Виграма о том, что из-за своей статьи Черчилль «стал очень непопулярен в Германии», выглядят уже трюизмом. Одновременно с критическими замечаниями Черчилль признавал в своей статье огромную роль, которую Гитлер сыграл в преображении своей страны с «возвращением Германии на самые мощные позиции в Европе», а также изменением ситуации настолько, что «побежденные постепенно стали победителями, а победители – побежденными». Если и дальше так будет продолжаться, то фюрер «сможет дожить до того дня, когда все, что останется от Европы, падет ниц перед немцами»²⁰³.

Каким образом стала возможна подобная трансформация? Черчилль считал, что глава Третьего рейха смог воздействовать на дух своего народа. Он сумел убедить немцев вновь поверить в себя. Правда, не без побочных эффектов. Гитлер «изгнал беса отчаяния из сознания немцев и заменил его не менее зловещим бесом мести», указывал Черчилль на реваншистский угар от влияния фюрера. Ключевую же ось, вокруг которой вращались все предложения Гитлера, составляло перевооружение. Именно перевооружение, как считал автор, позволило руководству Германии убить одним выстрелом сразу двух зайцев: возродить боеспособность страны и устранить безработицу²⁰⁴.

Как относился британский политик к произошедшим на другом берегу Северного моря переменам? С опаской, но не без признания самого факта достижений: «Нельзя не читать историю этой борьбы без восхищения перед смелостью, настойчивостью и жизненной силой, которые позволили Гитлеру бросить дерзновенный вызов и примирить с собой все инстанции власти и преодолеть все препоны, любое сопротивление на своем пути»²⁰⁵.

Если говорить об оценке деятельности нового покорителя Германии, то, хотя Черчилль и отказывался делать окончательные выводы, считая, что для них просто еще не пришло время, тем не менее он не исключал, что Гитлеру удастся восстановить престиж Германии и вернуть ее в «первые ряды европейской семьи»²⁰⁶. Но это предположение было высказано в 1935 году, до того как Германия под руководством фюрера совершила первый немотивированный акт международный агрессии, введя войска в демилитаризованную Рейнскую область.