Уинстон Черчилль: Власть воображения

Кампания в прессе против «временной меры» начала набирать обороты и по другую сторону Атлантики, особенно после того, как стало известно, что в Северной Африке возобновились преследования голлистов и евреев; вишисты, коллаборационисты, антибритански и антиамерикански настроенные офицеры вернулись на свои посты, и немецкие и итальянские шпионы просто толпами валили через алжирскую и марокканскую границу. В США журналисты и противники президента с удовольствием выставляли всю эту грязь напоказ, и Рузвельт начал беспокоиться, поскольку стало ясно, что его примиряющие формулировки о «временных мерах» не возымели желанного эффекта. В частных беседах он дал понять, что скоро отделается от адмирала, а на публике открыто заявил, что готов принять генерала де Голля. Одних слов было недостаточно, чтобы стихла политическая буря, разыгравшаяся в Вашингтоне в конце 1942 г., и 24 декабря адмирал Дарлан был убит в Алжире[186].

Редкое покушение встречали с таким показным возмущением и таким тайным облегчением, как убийство Дарлана накануне Рождества 1942 г. Президент Рузвельт, поспешивший выразить негодование, считал подобное решение деликатной проблемы «временной меры» вполне приемлемым, и когда ему доложили о назначении генерала Жиро верховным комиссаром и главным гражданским и военным руководителем французской Африки по решению «имперского совета», состоявшего из матерых вишистов Буассона, Шателя, Ногеса и Бержере, президент не имел причин для недовольства: в отличие от Дарлана, генерал Жиро не сотрудничал с немцами, был неплохим командиром, совершенно не интересовался политикой и ненавидел де Голля. Чего же еще желать?

Под маской праведного негодования Уинстон Черчилль был рад такому повороту событий не меньше Рузвельта. Он напишет в мемуарах: «Убийство Дарлана, каким бы преступным оно ни было, избавило союзников от необходимости сотрудничать с ним, оставив им все преимущества, которые им мог дать адмирал в критические часы высадки союзнических войск». Черчилль был также доволен назначением генерала Жиро преемником Дарлана: теперь можно было, наконец, объединить французов из Лондона и французов из Северной Африки и сколотить «крепкое французское ядро», которое, несомненно, будет более покладистым, чем Лондонский комитет и его ершистый председатель. Впрочем, к вящему удовольствию премьер-министра, де Голль заявил о готовности уладить разногласия с Жиро и предложил встретиться с ним незамедлительно; и поскольку де Голлю в конце месяца предстоял также визит в Вашингтон, можно было надеяться, что все устроится к лучшему.

Однако все расчеты пошли прахом: Жиро отказался встречаться с де Голлем, а тот 27 декабря получил письмо из Вашингтона с просьбой отложить поездку в США. В тот же день вождь Сражающейся Франции имел беседу с Черчиллем, оставившую тяжелое впечатление: премьер-министр без обиняков заявил, что ни при каких обстоятельствах не будет препятствовать проведению американской политики, даже если Вашингтон решит передать всю Северную Африку одному Жиро. Для де Голля это был звоночек, что Жиро готовится убрать его из Магриба при поддержке американцев и молчаливом согласии англичан. Его ответная реакция не заставила себя ждать: де Голль воззвал к общественному мнению; после первого выступления по радио 28 декабря он составил 2 января 1943 г. коммюнике, в котором разоблачил беспредел, царивший в Северной Африке, и двурушническую политику генерала Жиро, а также рассказал о собственных попытках достичь единства. Заявление, опубликованное в британской прессе и перепечатанное американскими газетами, вызвало по обоим берегам Атлантики огромную симпатию к генералу де Голлю и его «gallant Fighting French[187]» и шквал протестов против североафриканской политики президента и «его верного помощника».