Уиронда. Другая темнота (сборник)

Не успев отдышаться, я свернул в боковой коридор к лестнице F, где жила Диана. Бросил взгляд на улицу – ветер еще не утих. Неужели он будет дуть вечно? Небо цвета индиго было слишком ярким и безупречно чистым. Задержав на нем взгляд, я подумал, что в нем могла бы отражаться земля, как оно само – в зеркальной глади озера.

Я прошел мимо лестницы D, даже не взглянув на нее. В тот момент третий с половиной этаж был для меня чем-то незначительным – выцветшим воспоминанием из прошлой жизни.

Когда я шел мимо лестницы Е, до меня донесся кристально чистый смех Дианы и голос Ренцо. Надо же, подумал я, голос у него совсем как у взрослого. Мне казалось, что я смотрю на себя со стороны и вижу, что шагаю все медленнее и останавливаюсь за несколько метров до лестницы F.

Темные времена, W пизда, почему-то пронеслось в голове, и я притаился за облезшей желтой колонной, которая выступала из стены коридора, как позвоночник кита, выброшенного на берег.

Грудь сдавило, сердце колотилось как бешеное, а в висках стучала кровь.

– Он просил передать тебе это, – сказал Ренцо. В голосе слышалась усмешка. Интересно, о чем они говорили раньше? И почему разговор так затянулся? – Ты же знаешь Вито, он стесняется.

Они о чем-то зашептались, я не смог разобрать.

Потом конверт открыли – и треск рвущейся бумаги разнесся по лестнице, как гром.

Мои Плохиши должны были сделать свое дело.

Я молился. В те времена я еще ходил в церковь и в глубине души верил, что есть добрый Бог, который в трудную минуту обязательно придет на помощь маленькому мальчику, если попросить Его правильно и от всего сердца.

Вдруг молчание прервал какой-то звук. Сначала я принял его за рыдание. А потом понял, что это просто сдавленный смех. Мое сердце чуть не разорвалось от боли и обиды. Сколько певцов, писателей и поэтов посвящали трогательные строки этому моменту потери невинности, когда душа словно рвется на части, теряя свою чистоту и наполняясь разочарованием.

Со мной это случилось в тот миг, когда я выглянул из-за колонны, в надежде понять, что происходит.

Диана и Ренцо, опираясь на перила, стояли близко друг другу, – по-моему, слишком близко. Она, закрыв рот рукой, с блестящими глазами, показывала записку ему, моему герою.

Казалось, им очень весело.

Они смеялись.

Да, как они смеялись!

Надо мной.

Я понял это, когда Ренцо вытер выступившие от хохота слезы листком, над которым я корпел несколько вечеров, вкладывая в послание и свои труды, и свои надежды. Потом он поднял руку, обхватил Диану за плечи и поцеловал в щеку. Диана покраснела и отвернулась – но лишь из кокетства.

Сделай что-нибудь, раздался голос в моей голове. Давай же, разозлись. Не стой как вкопанный!

Но я застыл на месте, окаменев от стыда и унижения. Весь напрягся, втянул голову в плечи, как игрушка на пружинке, и вцепился в колонну, чувствуя на уровне живота дыру размером с баскетбольный мяч.

Первой заговорила Диана.

– Вот бедняжка! Ренцо, хватит ржать! Над этим нельзя смеяться, мы же не придурки какие-нибудь, – в ее голосе слышалось сочувствие. Сочувствие и насмешка.

– Да как тут не ржать?! – возразил Ренцо. – Надо же такому в голову прийти! «Когда я вижу тебя, мое сердце делает УАЗ УАЗ»?!

Через некоторое время они успокоились, но их смех звучал в моей голове еще несколько дней. Я стоял за колонной и даже не вытирал слезы, из-за которых ничего не видел.

– Рэ, мне его жалко. Ты должен рассказать ему о нас.

– Чего я должен сказать?

– Ну…о нас… что мы… встречаемся. Он же твой лучший друг.

– Он мне не лучший друг. Он один из моих друзей, УАЗ УАЗ!

Даже если бы меня пырнули ножом, было бы не так больно.

– Ты засранец. Вито застенчивый, но обаятельный. И умный.

– А, так он тебе нравится?

– Да.

– Вот как! Тебе нравится этот толстяк?

– Да успокойся, меньше, чем ты. Но ты должен ему сказать.

– Хорошо, хорошо, скажу. Тогда поцелуешь?

Наконец я смог отодвинуться от стены, к которой словно прилип.

И услышал этот звук, чавкающий, отвратительный. Представил себе рот Ренцо, с кривыми зубами, его пухлые губы, которые прижимаются к губам Дианы… Я сделал шаг назад, надеясь, что меня не выдадут ни мой стон, ни скрип ботинок.

Пробегая мимо лестницы Е, я вытер глаза рукой. Перед лестницей D остановился на пару секунд, чтобы посмотреть, как мигает в кабине лифта неоновый свет. Интересно, Ренцо раскрыл нашу тайну Диане? Рассказал, какие чудеса и чудовища есть на третьем с половиной этаже? Он хочет убить Фолкини, чтобы привести в тот мир Диану и поселиться там, где нет времени, нет взрослых правил, нет других людей и школы? Он заберет ее у меня навсегда? И почему мне не плевать на эту засранку, которая насмехается надо мной?

Я пошатнулся. Конечно, если бы не потрясение и ревность, такие мысли и предположения не родились бы в моей голове. Я это понимал. Постарался взять себя в руки. Открыв дверь в квартиру, крикнул «я дома!» маме, которая гладила на кухне, и, пряча от нее лицо, быстро прошмыгнул в ванную, чтобы умыться. Потом заперся в комнате и стал листать «Мартина Мистери».

Тик-так, тикали часы T-Rex. Тик так.