Уиронда. Другая темнота

Он смотрит на тебя сзади, уставившись в основание шеи – туда, где начинают расти волосы, – и ты даже видишь его самым краешком глаза. Кто он? И что будет, если ты вдруг резко повернешься и посмотришь в темноту этой конуры без окон, что?

Клэк-клэк-клэ-клэ-клэк!

Ты подпрыгиваешь от неожиданности.

Это пластико-металлические внутренности в животе копировального аппарата встают на место после работы. Больше нечему так брякать. Хотя звук напоминает клацанье зубов. Ровное, как у метронома.

До лабиринта офисных кабинок четыре шага.

Сохраняй спокойствие. И хладнокровие. Как поется в этом гребаном хите лета. Если не хочешь выглядеть как придурок.

И все равно ты выносишься оттуда в два прыжка, шириной не меньше, чем у Усейна Болта. В офисе все на месте: коллеги, запах пота, шелест компьютеров, напоминающий трепыханье умирающих мотыльков, щелчки мышек.

Тебе сразу становится легче.

Вглядываясь в темную пасть копировальной комнаты, ты повторяешь себе, что там ничего нет. Совершенно ничего.

Потом садишься на свое рабочее место, салфеткой вытираешь холодный пот, стекающий по вискам, и смотришь на черно-белую ксерокопию твоего паспорта с фотографией.

Смотришь долго.

Твои попытки понять, что происходит, бессмысленны, как старания очумелой личинки укусить себя за хвост. Во рту становится суше, чем в мешке с мукой, ты не понимаешь, как такое возможно, но замечаешь, что у тебя начинают трястись руки, и стараешься убедить себя, что старенькая Olivetti, по всей видимости, на последнем издыхании. Но ошибка копировального аппарата слишком точечная – неправильно отксерокопировано только твое лицо. И изображение, которое ты видишь собственными глазами, вызывает у тебя дискомфорт.

Тошноту. Внезапную.

Ты закрываешь рот обеими руками – будто в горло засунули зонт и вот-вот откроют, и едва успеваешь добежать до туалета и упасть на колени перед унитазом.

Тревога вместе с густой кислятиной выплескивается наружу, и ты спрашиваешь себя – что не так с твоей головой и хватит ли у тебя сил подняться на ноги с разбитых плиток туалета, где воняет мочой и хлоркой.

Материшься, на губах слюна.

Хорошо, что сегодня пятница.

* * *

Паспорт лежит рядом с клавиатурой. Ксерокопия на листе A4 упала под стол, когда ты вскочил и ринулся в туалет. Ты смотришь на нее, словно это крышка люка в подземелье, куда лучше не заглядывать.

– Андреа, все в порядке? – это Франческини, чертежник, работающий в Autocad, парень средних лет с четырьмя подбородками, он сидит рядом и изучает тебя, как энтомолог – насекомое, глядя исподлобья с кривой ухмылочкой. – Что с тобой? У тебя лицо бледнее, чем жопа эскимоса.

Ты проглатываешь слюну с привкусом ацетона.

Язык едва помещается во рту.

Ноги ватные.

– Наверное, ротавирус, – бурчишь ты в ответ. И, не глядя на соседа, приседаешь, чтобы поднять листок.

– А ведь ты стажер, значит, даже больничный тебе никто не оплатит, – Франческини бьет по самому больному месту, выпученные акульи глаза на жирном лице буравят тебя взглядом. Этот не упустит возможности напомнить, какое шаткое у тебя положение, и свалить на тебя всю свою работу, чтобы самому не париться. Засранец. – Шеф будет психовать, если ты уйдешь на больничный, отработав всего два месяца. Лучше потерпи. Кстати, ты посмотрел чертежи, которые я тебе прислал?

Как же ты его ненавидишь. Эх, сказать бы ему пару ласковых – да только он прав, а тебе сейчас лучше сидеть тихо.

– Да, я все сделал, – просто отвечаешь ты.

– Хорошо. Тогда я тебе еще несколько скину, ладно?

Ты сидишь.

И молчишь в ответ.

Я бы изжарил тебя на твоем собственном сале, жирная свинья, думаешь ты.

А потом возвращаешься мыслями к листку, который зажат между большим и указательным пальцами – будто это милое письмецо со спорами сибирской язвы, – мгновенно забывая и о своей ярости, и о Франческини.

Хватаешь ртом воздух, как снятый с крючка карп, бьющийся о камни на речном берегу.

Смотришь на ксерокопию паспорта.

Если это шутка коллег, и каким-то образом им удалось перенастроить копир, то, надо признать, они отлично справились. Но такое вряд ли возможно. В горле снова щиплет от кислой отрыжки.

С листка бумаги на тебя смотрит черное, как битум, лицо – блестящее, будто вылепленное, благодаря вспышке, отразившейся от скул, ямочек на подбородке и губ. Это твое лицо, сомнений нет, – точнее, лицо другого тебя. Как если бы ты, прежде чем сфотографироваться на паспорт, не стал причесываться, а обмакнул голову в ведро с чернилами, в расплавленную пластмассу или растопленный шоколад. Волосы приклеены к черепу и ко лбу, словно мокрый парик. Сам череп при увеличении приобрел неправильную форму, как у макроцефала. Но это ты. Ты. На висках выступают бугорки тьмы, выдавленные из головы, а сама она напоминает бракованный магический шар для гадания, в котором, к вашему разочарованию, оказались пузырьки.