Уиронда. Другая темнота

Я так хочу домой, подумал Пьетро, глядя в расширенные зрачки Алессио; по телу друга то и дело пробегали судороги. Я просто хочу вернуться домой.

* * *

Уснуть никто из них не смог. Стоило закрыть глаза, как в голове начинал кружиться вихрь геометрических узоров, к горлу подступали тошнота и паника. Лодыжка Пьетро распухла и стала похожа на свиную колбасу, а у Алессио начала неметь рука, которой он коснулся трилобита. Пузырьки постепенно исчезали, но пальцы покалывало, как бывает, когда руку отлежишь.

Они ни слова не проронили о случившемся, будто боялись, что от их разговоров страшный старик материализуется рядом. При этом все время оглядывались по сторонам, невольно ожидая увидеть его в любой момент, с трилобитом, прижатым к груди. Но заметили только сурка, стоящего возле норки и с любопытством разглядывающего незнакомцев, да гигантского королевского ястреба, который с пронзительными криками парил над утесами.

Действие наркотика заканчивалось. Трава больше не перекатывалась волной по лугам, а действительность перестала биться в конвульсиях. Только край видимого пространства все еще казался покрытым чешуей. Они чувствовали себя совершенно обессилевшими.

– Чуть-чуть осталось. Надо еще подождать, – прошептал Пьетро, наблюдая, как края причудливых облаков сплетаются со щупальцами тумана, поднимающегося из долины. – Уже отпускает.

– Да, – согласился Алессио. – Но мне все еще нехорошо. И рука… Я так устал, Пьетро. Будто мне восемьдесят.

Они прождали до сумерек, терзаемые вопросами без ответов и смутным ощущением встречи с неизведанным.

Когда на небе зарделся фантастический закат, двойная доза кислоты напоследок ударила по мозгам, словно рыба хвостом по воде; с изумлением открыв рот, друзья увидели, как в горящем небе языки пламени пытаются разорвать черную завесу облаков, а игра контрастов делает горы, освещенные серебристым светом, похожими на футуристические небоскребы, которые пьемонтская земля выплюнула в небо.

Чары невероятного зрелища рассеялись, когда стало уже темно. Долину окутывал голубоватый свет луны, без устали штурмуемой процессией облаков. У обоих в голове засела одна и та же мысль – сегодня к озеру возвращаться нельзя, тут и говорить нечего. А вдруг старик с залитыми кровью глазами, разинутым ртом и коричневыми зубами поджидает их, сгорбившись перед палаткой?

Они продолжали сидеть под деревьями, несмотря на холод и кладбищенскую сырость, пробирающую до костей. Становилось все холоднее, и оба поняли, что провести ночь здесь было бы глупо – на них лишь легкие толстовки, а в палатке лежат куртки, оставленные утром, которое теперь казалось бесконечно далеким.

Надо возвращаться. Предстоял тяжелый подъем, и Пьетро вряд ли осилил бы его без помощи Алессио.

Лунный свет придавал пейзажу металлический оттенок, а когда попадал на пластинки слюды, зажигал огоньки под ногами. Тишина покрывала все вокруг непроницаемой торжественной мантией; лишь иногда кое-где осыпались камни, и у друзей сердце уходило в пятки.

Пьетро вслушивался в звуки ночного леса и вдруг заметил, каким хриплым и тяжелым становится дыхание Алессио, словно того одолевает страшная усталость. Он положил руку на плечо друга и обнаружил, что оно влажное от пота. Предложил остановиться, немного отдышаться, передохнуть, но Алессио лишь что-то прохрипел в ответ, не сбавляя шаг.

Вокруг, в темных ущельях между скалами и густых кронах деревьев, по-прежнему кружились маленькие вихри, рисуя затейливые узоры – прощальный привет от ЛСД.

Палатка блестела от росы, как серебристый космический корабль, прибывший из далекой вселенной и потерпевший кораблекрушение. Никаких следов чужого присутствия не было видно – казалось, ничто не может нарушить царящее вокруг холодное оцепенение. Нога болела, и все же Пьетро попытался пошутить, подбодрить Алессио, но тот ничего не ответил, лишь молча забрался в палатку. Он тяжело дышал, под глазами легли черные круги. Пьетро остался один.

Надев всю одежду, которая была с собой, и закурив, Пьетро решил остаться на страже в тамбуре палатки. Мелкие капли дождя, холодные, как ледышки, не попадая в такт, выстукивали по крыше грустную мелодию.

В трупной бледности лунного света, казалось, все вокруг таит угрозу. Что такое продолговатое и темное лежит вон там, на берегу – камень или жгущееся ископаемое, которое выползло из воды, чтобы снова потрясти их воображение одним лишь своим существованием? А черный силуэт на другом берегу озера – это старик или ствол дерева? Он как будто смотрит прямо на него…