По вечерам родители рано отправляют Стю в постель. Потому что он маленький и утром должен идти в детский сад. И каждый вечер он хнычет, что хочет спать с ними. Ему четыре. Мне семь с половиной, и я могу ложиться, когда хочу. Ну, почти. Скажем так, ложусь, когда хочу спать.
Сижу, смотрю с мамой и папой телевизор или валяюсь на ковре и играю сам с собой. Потом, когда начинаю зевать, папа качает головой, а мама говорит: «Иди спать, забирайся наверх», я захожу в туалет, посылаю воздушный поцелуй маме с папой с порога их комнаты и иду в детскую.
Стю никогда не гасит ночник, потому что боится темноты, ссыкунишка.
Я медленно забираюсь по лестнице и ложусь на верхнюю кровать. Иногда мне быстро удается заснуть, иногда – нет, или я засыпаю, но вдруг просыпаюсь снова, если снится кошмар – как-то раз мне приснилось, что из колодца в полу темного погреба высовывается странный человек, у которого вместо головы – книга.
Иногда я не могу уснуть, потому что Стю сопит, как поросенок, или в голову лезут всякие плохие мысли, и я кручусь и кручусь на матрасе, вздыхаю и раздражаюсь. А матрас у меня на пружинах – знаете, наверное, – он очень скрипит.
Так вот, если я долго кручусь в кровати, мой младший брат почти всегда просыпается.
И начинает хныкать:
– Нико, не надо, пожалуйста. Хватит, – таким писклявым голосом, как у совсем маленьких детей. – Хватит…
От этого я раздражаюсь еще больше, начинаю прыгать на кровати, пружины визжат, а Стю внизу всхлипывает и рыдает.
Бывает, я просто впадаю в бешенство, и если хочу поиздеваться над Стю, то свешиваюсь с кровати, закатываю глаза – так, чтобы виднелись одни белки, начинаю строить ему страшные рожи и шептать: «Ссыкунишка, ссыкунишка, ссыкунишка!»
Ничего не могу с собой поделать.
Тогда Стю начинает кричать, как ненормальный, биться в истерике, и в комнату приходят мама с папой.
А я, хитрец, ложусь неподвижно и притворяюсь, что сплю.
Стю вопит так, что чуть ли не задыхается. И иногда писается в постель. Потому что он ссыкунишка.
– Это просто плохой сон, солнышко, ничего страшного, все хорошо… – утешает его мама, а папа фыркает и смотрит в мою сторону. Я чувствую его взгляд и иногда мамин тоже… Но все равно поворачиваюсь спиной, делаю вид, что сплю, и мне никто ничего не говорит.
Потом они уходят, забрав Стю с собой. Я слезаю, приоткрываю дверь детской, смотрю на свет, просачивающийся в коридор из спальни родителей, и слушаю, как они утешают бедного маленького Стю, который все всхлипывает и всхлипывает, пока не засыпает.
Тогда мама с папой встают, идут на кухню. Пьют воду или вино и спорят, я это слышу. Даже ссорятся. Папа, как всегда, расстроенный и злой.
– Я хочу спать нормально, Анджела! Я больше так не могу! Когда уже все это кончится?! Эти кошмары! Сколько еще он будет писаться в кровать?
– Твою мать, я-то откуда знаю? – мама тоже расстроенная и злая. Если она матерится, то, значит,
– Всем нелегко, Анджела. Просто я больше не могу, – устало отвечает папа. Они плачут, иногда обнимаются, иногда нет, и идут спать. Потом воцаряется тишина.
Тогда я закрываю дверь, выключаю ночник Стю, забираюсь наверх, стараясь не думать о плохом, а только о хорошем, только о хорошем, и в конце концов тоже засыпаю.
Лес, развилки
У нее будут новые зубы.
Белые, ровные, красивые.
Будут, будут, будут, – напевает она про себя. Больше не придется плакать над безумными счетами, которые выставляет Капеллетти.
Только бы все получилось. Только бы Марио не стал возражать.
Если и в этот раз он будет против, если начнет ворчать из-за денег, операции или из-за чего-нибудь еще, тогда… тогда она сделает все сама. Поедет в Румынию одна.
Чтобы установить импланты.
Чертовы новые зубы.
Стоя перед зеркалом, Мириам Орсини широко открыла рот: коренных почти нет, остальные изъедены кариесом, и, как это ни печально, напоминают кладбище пломб.
В туалете офиса пахло хлоркой и дерьмом.
Одиночеством.
Вспомнив идеальные зубы Луаны, Мириам чуть не заплакала. Они вселяли такую надежду.
Полжизни она провела, решая проблемы с зубами. Ежемесячные визиты к своему стоматологу, Артуро Капеллетти, стали для нее бесконечно повторяющимся кошмаром – буры, слюноотсосы, деньги, улетучивающиеся из кошелька.
Большие и малые коренные всегда доставляли ей море хлопот: кариес, абсцессы, пломбы, анестезия, удаления. Ее, красивую тридцатисемилетнюю женщину, преследовали наследственные проблемы с зубами, а денег на качественное лечение не было.
Она сложила ладони лодочкой возле носа и выдохнула, а потом понюхала воздух и щедро плеснула в рот жидкость для полоскания: с недавнего времени ей стало казаться, что изо рта пахнет – словно из-за бесконечного лечения и ударов по самооценке надуманная вонь превратилась в реальную.
Марио все время повторял, что зубы стали ее навязчивой идеей, но, по сути, он просто хотел, чтобы она от него отвязалась.